Контейнер «Россия». Александр Клуге

– я даже прослыла целительницей. Как я уже сказала: старая кожа, кожа моих страхов, моей учености, – лопнула. Я – ЗАПАДНЫЙ ЧЕЛОВЕК С ВОСТОКА, я следую зову своей бабки по отцовской линии, родом из Галиции, она страстно хотела эмигрировать, перебраться за океан, но ее застрелили на родине.

      Переехав сюда, я впервые в жизни ощутила себя ровней с другими, я надеюсь, что та женщина, которой я сейчас являюсь, воссоединится однажды со своей спутницей – я уже давно узрела ее духовным глазом, но еще не отыскала. Думаю, что части моего «я», сейчас оголенные, скоро покроются новой кожей. Не просто защитной кожей – кожей счастья.

      Врач по образованию, я знаю: линька всегда сопровождает рост эволюционирующих тел. При этом потерю белка, случающуюся во время сбрасывания кожи, нашего самого большого органа, трудно, по мнению Дарвина, объяснить даже у рептилий. Пусть кожа, которую теряю я, это эфирный покров, но ведь и он образуется не без усилия, с помощью, так сказать, ДУХОВНОГО БЕЛКА (которому нам предстоит еще придумать название). Любая потеря – к пользе; когда мы потеем, из организма выходят соль и вода – тело охлаждается, и мы можем двигаться вперед. Или же взять линьку птиц: в жертву приносится оперенье, содержащее в себе ценные микроэлементы. Линька – это тоже растрата вещества. Однако она является необходимостью. Страстно чего‐нибудь желать – это процесс противоречивый, – взять, например, женщину, стремящуюся оказаться на Западе: она хочет лучшей жизни, связанных с ней преимуществ (желание соответствует сахару, жиру = накопление энергии, необходимой для птичьего полета). Одновременно с этим она не хочет оставаться в одиночестве, пытается обрести спутницу (такое желание соответствует сере и белковым веществам, содержащимся в корме птиц, они бесполезны для дальнего перелета, поэтому накапливаются в перьях, сбрасывающихся в период линьки). «Желание примирить эти противоречия» высвобождается в процессе линьки в виде энергии. У птиц – оперение, а у меня сбрасывание духовного покрова, отвергнутого прошлого, является условием для свободного полета к счастью. Сбрасывание старой кожи не сделало меня больше, оно позволило мне обрести «крылья». Запах близкой от меня Атлантики я вдыхаю советским носом.

      Между телом и разумом – ничего, кроме музыки

      Изначально у нее не было ничего, кроме «фамильной крови», горючего, с помощью которого в стенах Сараевской музыкальной академии она превратилась в дисциплинированного музыканта, отменную вокалистку, подвижницу духовной музыки.

      Теперь она жила в одном из европейских мегаполисов. В этом сезоне она пела АНТИГОНУ[2] в одноименной «эталонной опере эпохи Просвещения» Томмазо Траэтты. Она доверяла дирижеру, специалисту по барочной опере, преданному своему делу, она с доверием относилась ко всем, кто способствовал ее карьере, в ней еще сохранялся запас открытости, простодушия, которое – учитывая взрывоопасную обстановку у нее на родине – она могла унаследовать лишь от далеких предков.

      У нее был ассистент, живший с ней молодой человек, с которым

2

Так неаполитанский композитор Томмазо Траэтта назвал свою оперу, повествующую о судьбе царской дочери Антигоны; она сильно отличается от первоисточника – трагедии Софокла.