Сегодня, мама!. Сергей Лукьяненко

коротко произнес и уселся на место. Смолянин перевел:

      – Ответную речь сказать не западло будет?

      Мы переглянулись. Гости в ожидании молчали.

      – Давай, Стас, – тихо сказал я, потому что чувствовал: сам под пристальными взглядами сотен глаз вряд ли смогу выдавить из себя и пару слов.

      Стас резво вскочил. Откашлялся. Потом почесал в затылке. Затем шмыгнул носом и вытер его. Наконец сказал хрипло и пискляво:

      – Ну, это. Ква-ква, короче.

      Смолянин перевел, гости опять бурно зааплодировали и засвистели. Стас начал было присаживаться, но вновь наступила тишина, и на него снова уставились в ожидании. Стас осмелел, но, кажется, забыл, что мы не у инопланетян.

      – От имени всех людей Земли, – начал он, но я шепнул: «Стас, мы на Земле!» – и он поправился:

      – Точнее, от всех людей двадцатого века всем привет. Мы тут с братом посовещались, – я удивленно глянул на него, – и вот что решили. Давайте поедим сначала, а потом уж поговорим.

      Присутствующие обескураженно молчали, но Ережеп махнул рукой, грянула незнакомая торжественная музыка, и в распахнувшиеся боковые двери в зал, ни на что не опираясь, вплыли круглые плоские платформочки с тремя гибкими тонкими руками-манипуляторами на невысоком штыре посередине.

      Я понял, что это – механические официанты. Стас, красный от волнения, сел и отер со лба пот.

      – Как я, а? – гордо спросил он.

      – Нормально, – ответил я, хоть и не был уверен, что его речь была достаточно весомой для такого случая. Сидевший рядом с нами Кейсеролл тем временем поглядел на часы, схватился за голову и выбежал из зала. «Очень занятой мужик», – шепнул мне Смолянин.

      А платформы-официанты двинулись вдоль стола, раскладывая пищу. Ароматы усилились.

      – Антигравитация? – важно спросил Стас у Смолянина, кивнув на платформы.

      – Да, – подтвердил Смолянин, – антигравитация – привилегия Департамента.

      – Почему? – удивился я.

      – Антигравитация и движение во времени – явления одной природы, для обычных людей все это насмерть засекречено.

      – Почему? – повторил я.

      – Мне этого вам нельзя рассказывать. А лапшу на уши вешать не хочется. Пускай другие объясняют.

      Вокруг уже ели, только к нам платформы все не подъезжали. Стас потянулся было к какому-то блюду, но я заметил, что никто тут ничего не берет со стола сам, и шикнул на него, хоть у меня тоже текли слюнки:

      – Ып-сарап, каракуц нямьек. Ук юртак[13].

      Смолянин удивленно покосился на меня: таких слов в русском языке он не знал.

      И тут мы поняли, в чем дело. Люди будущего решили обслуживать нас сообразно традициям нашего времени. Как они их себе представляли. С подносами в руках в зал вошли два официанта. Но что это официанты, я понял не сразу. Одеты они были в черные фраки, ермолки и лапти, а на ремнях у них почему-то болтались огромные сабельные ножны. Приплясывая под музыку, они поравнялись с нами и, поклонившись с деревянными улыбками на лицах, положили

13

Сядь на место, каракуц голодный. Не дома (возм., др.-егип.).