Самая длинная ночь. Геннадий Юдин

бы надо.

      –Остап, вот ты умный парень, но такой еще дурак, – старый оперативник поморщился, – ты же вроде помоложе, тебе управление персоналом не преподавали что ли? Менеджеры-хуенеджеры.

      –Нет, – честно ответил Остап.

      –Ну тогда и не загоняйся, просто есть такие процессы внутри коллектива, в которые лучше не лезть до поры до времени. Я ее прижму, она стуканет Алешину, и в итоге хуже будет всем, вот уж когда она начнет окончательно хренеть…

      –Так вы Халитовой серьезно все мое добро распишите? – перебил Остап непосредственного начальника.

      –Да нет конечно, вернее формально-то да, сам буду закрывать, а ей подсовывать подписывать, она ж и так, не поднимая головы, пашет, ей еще сейчас твои материалы, вообще вздернется, а хуже если уволится, – Максим Михайлович, как показалось не заметил абсурдности своей фразы и продолжил, – А ты чего ей так интересуешься-то?

      –Да жалко просто, Максим Михалыч, – Остап ответил чересчур быстро, и от этого смутился еще больше.

      Старый оперативник пристально посмотрел на Остапа:

      –Ладно, пойдем в отдел, дурень. Надо совещание собрать, всем объявить, что ты нас временно покидаешь, – руководитель немного подумал, – а даст Бог, так и совсем…

      –Вы настолько меня ненавидите?

      –Да, я наоборот о тебе думаю, Остап, не твой далеко это потолок, краденые сумки искать, тесно тебе здесь, а так, может проявишь себя, чего и получится, повыше прыгнуть, хоть в Управление, а то и вообще в МУР или департамент, Большаков – мужик с большими связями, – на этих словах Максим Михайлович неопределенно поднял палец куда-то к дождливым серым небесам.

      –А совещание-то зачем?

      –Чтоб никто не говорил, что мы с тобой тихушничаем, стараниями Алешина и Оли, я думаю, и так весь отдел знает, что ты откомандирован, надо сообщить официально, чтоб хоть ненависть к тебе не плодить.

      Остап кивнул, и мужчины не торопясь направились в суетливое, но теплое здание отдела.

      ***

      Следующий час казался Остапу горячечным бредом. Во-первых, в своем воспаленном воображении, он каждую минуту ловил на себе оценивающие и, в основном, недоброжелательные взгляды своих коллег. В их зрачках читались презрение, неприязнь, холодное злорадство. Выражения их глаз молчаливо швыряли в него едкими фразами: «Выскочка… предатель… неблагодарный… карьерист… еще приползешь на коленях».

      Когда он увольнялся с предыдущего места работы, он чувствовал примерно тоже самое, но сегодня все воспринималось в разы острее. Он сходил с ума от бездействия, от невозможности выяснить свои опасения точно, от корпоративной этики из-за которой, он не мог схватить кого-нибудь за шкирку и выяснить все по-мужски. В висках стучал проезжающий в лабиринтах мозга железнодорожный состав, ужасно болела голова, хотелось выпить. Казалось бы, да плевать на них на всех, но злость, обида, ненависть ежесекундно подтачивали камень спокойствия.

      Далее было совещание, на котором он ощущал выжимку того, что чувствовал последний час. Он не слышал, что говорит Максим Михайлович,