Не книга имён. Игорь Михайлов

взимать подати поболее, потому что денег ему категорически не хватало:

      Подумаешь, как счастье своенравно!

      Бывает хуже, с рук сойдёт;

      Когда ж печальное ничто на ум нейдёт;

      Забылись музыкой, и время шло так плавно;

      Судьба нас будто берегла;

      Ни беспокойства, ни сомненья…

      А горе ждёт из-за угла…

      Но народ любит и поныне комедию больше, чем драму. Грибоедов обскакал Онегина в народной любви. Поэтому Пушкин, словно Молчалин, и выдумал в «Путешествии в Арзрум» историю с телегой, на которой везли Грибоеда.

      В этом «Грибоеде» – слёзы ребёнка: обиженный плачет и не может простить.

      В любом театре всея Московии, если даже актёр забудет слова, зал хором ему подскажет:

      Вот то-то, все вы гордецы!

      Спросили бы, как делали отцы?

      Учились бы, на старших глядя:

      Мы, например, или покойник дядя,

      Максим Петрович: он не то на серебре,

      На золоте едал; сто человек к услугам;

      Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;

      Век при дворе, да при каком дворе!

      Тогда не то, что ныне,

      При государыне служил Екатерине…

      Потому что все так живут. А литераторы, от чьих книг спать хочется, особенно.

      А всё потому, что «Евгений Онегин» – это литература. А «Горе от ума» – жизнь в её первооснове. Ничего не изменилось и 200 лет спустя.

      Москву выдумал Грибоедов, вложил в её уста реплики, распределил роли. Чёрт бы его побрал, этого гения!

      – Карету мне, карету!

      Фёдор Достоевский.

      Гений или злодей?

      Почему Фёдор Достоевский – гений? Сейчас постараюсь объяснить.

      Обычно критики пишут, что у писателя должен быть свой стиль. Писатель – это стиль.

      У Достоевского не было своего стиля. Вернее, был… стиль второстепенного беллетриста.

      Набоков писал о нём так:

      «Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойдённого юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей».

      Когда Фёдор Михайлович в дневниках начинает рассуждать о чём-то архиважном, то заканчивается всё это почти фантастической цитатой Поприщина: «Константинополь должен быть наш!»

      Видимо, сам это прекрасно понимая, Достоевский вкрапляет в «Дневники» фикшн: «Кроткая», «Бобок» и пр.

      Так в чём же пресловутый гений Фёдора Михайловича?

      На самом деле, его гений и мощь в том, что он показал во всей полноте и широте всю прелесть и низость человеческой натуры:

      «Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Ещё страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил…»

      Об этом говорит