Не книга имён. Игорь Михайлов

Фромана и Льва Шварца:

      Далёко-далёко, за морем,

      Стоит золотая стена.

      В стене той заветная дверца,

      За дверцей большая страна.

      Ключом золотым отпирают

      Заветную дверцу в стене,

      Но где отыскать этот ключик,

      Никто не рассказывал мне.

      Прекрасны там горы и воды,

      И реки там все широки…

      Страны этой нет, как и не было. Но ведь никто не запрещает верить в сказку. Сказку Толстого…

      Александр Блок:

      «Мячик, пойманный на лету…»

      Имя твоё – птица в руке,

      Имя твоё – льдинка на языке.

      Одно единственное движенье губ.

      Имя твоё – пять букв.

      Мячик, пойманный на лету,

      Серебряный бубенец во рту.

      Марина Ивановна пробовала разгадать загадку на фонетическом уровне.

      Что за имя такое: Александр? Да нет, не Александр.

      Блокъ.

      В череде омонимов, даже, если можно так выразиться, смежных, встречаются «листы книги, подобранные по порядку, сшитые или склеенные», либо «колесо с жёлобом, вращающееся по своей оси». Я бы выбрал колесо.

      Блок – имя округлое, замкнутое на себе. Вещь в себе:

      Открыт паноптикум печальный

      Один, другой и третий год.

      Толпою пьяной и нахальной

      Спешим… В гробу царица ждёт.

      В образе Клеопатры Блоку грезилась всё та же «Прекрасная дама». Загадочный эротический образ: однажды она повстречалась ему в паноптикуме на Невском, другой раз – во Флоренции: «В Египетском отделе Археологического музея Флоренции хранится изображение молодой девушки, написанное на папирусе. Изображение принадлежит александрийской эпохе – тип его почти греческий. Некоторые видят в нём портрет царицы Клеопатры. Если бы последнее соображение было верно, ценность потрескавшегося и лопнувшего в двух местах куска папируса должна бы, казалось, удесятериться. Я смотрю на фотографию египтянки и думаю, что это не так».

      В Италии всё для Блока было не так. В Венеции ему мерещились гробы на Канале Гранде (видимо, в одном из них покоилось тельце его ребёнка Дмитрия). В Равенне – опять младенец:

      Всё, что минутно, всё, что бренно,

      Похоронила ты в веках.

      Ты, как младенец, спишь, Равенна,

      У сонной вечности в руках…

      И – «спящий в гробе Теодорик», которого там не было…

      Но не важно: важно то, что Блок видит недоступное другим.

      Он словно грезит. Вся жизнь Блока – это грёза. Питер, сумрачные каналы, туманы…. Набережная реки Пряжки, где психиатрическая больница Святого Николая Чудотворца соседствует со Школой имени Шостаковича, улицей Декабристов и причалом с изломанными суставами гигантских железных пауков из фильма ужасов, кранами, которые словно бы тщатся поднять на дыбы сей город из болотного мрака и промозглости, –