Четыре Рождества. Анна Богатырева

о часах – вот ведь настоящий сказочный предмет, совсем старинный! Наверняка они помнят еще Лизину прабабушку. А что, если они побывали в руках какого-нибудь благородного дворянина или воина? Они могли быть проданы, подарены, найдены в старых развалинах графского замка. Но Лиза знала – папе лучше не задавать лишних вопросов, когда в его сердце рождается сказка. Ее нельзя спугнуть!

      Папа всё так же неспешно встал со своего глубокого кожаного кресла, стоявшего возле кровати Лизочки, и подошел к камину. Он слегка поворошил догоравшие угли кочергой, и огонёк снова вспыхнул, весело заплясал, затрещал.

      – А что, малыш, – задумчиво начал папа, – не поставить ли нам завтра ёлочку? Как ты думаешь? Вот здесь, в уголке?

      – Ёлочку? Но ведь сейчас только начало декабря! До Рождества еще далеко!

      Лизочка была не по возрасту рассудительной девочкой. Она и сама это понимала. Одна половина её существа вся затрепетала, запрыгала от восторга, а вторая, рассудочная и расчетливая, продолжала сверлить мозг: до Рождества еще далеко! Ёлочка запылится! Да еще, чего доброго, лампочки перегорят!

      Лицо девочки вдруг неожиданно скривилось, губы дрогнули… А потом она безудержно расплакалась. Ну вот. Как её понять, эту Лизочку? Другая девочка была бы счастлива, а она рыдает!

      Она плачет, потому что снова победила та, меркантильная. Правильная. Взрослая.

      Папа не расстроился и не обиделся. Он ласково обнял худенькие вздрагивающие плечики. Лизочка продолжала всхлипывать от невыразимой жалости к себе, маленькой, беззащитной. Она никак не могла признаться папе, что на самом деле до смерти боится этого самого Рождества.

      Рождество! Что Рождество? Всё утро мама будет запекать индейку, готовить сладкий пудинг и торт. Потом придут тётя Люба и тётя Паша, две старые мамины тётки. Они будут долго цокать языками, умиляться, как Лизочка выросла, да как похорошела. Потом спросят, какие у нее отметки. Потом подарят своих дежурных кукол с пустыми васильковыми глазами, потом мама будет им улыбаться и приглашать к столу, они будут отнекиваться, а усталая мама будет их уговаривать вместо того, чтобы спокойно сесть и поужинать наконец. Потом окажется, что Лизочка плохо поблагодарила тёток, недостаточно громко или, напротив, слишком дерзко отвечала на их вопросы, не восторгалась этими прелесть-что-за-куколками… А потом мама незаметно кивнёт папе, и он будет уговаривать Лизочку пораньше лечь спать, чтобы поскорее пришёл Дед Мороз и принёс ей новые коньки, или что там они с мамой купили для Лизочки на рождественской распродаже.

      Потом папа будет рассеянно укладывать Лизочку, то и дело поглядывая на дверь – как там мама, справляется ли с тётей Любой и тётей Пашей. Не останутся ли они недовольны индейкой, не покажется ли им хозяйка негостеприимной.

      А потом он тихонько подложит свёрток с коньками под ёлку.

      2

      – Папа, расскажи мне сказку!

      Элиза, вся дрожа от радостного волнения, едва успела закрыть за собой дверь.

      – Лизочка! Доченька, ну наконец-то!

      – Пап, здравствуй! Пап!.. – Элиза виновато улыбнулась. Опять она забыла поздороваться, рассказать, как она скучала, как мечтала об этой встрече.

      – Ну, давай, давай! Конечно сказку!

      – А то! Если ты не расскажешь, где же её ещё взять? Заказчица ждать не будет, срок обозначен точно. Кстати, ты её помнишь? Я тебе рассказывала!

      – Ну Лизочка! Ты же знаешь, я помню всех твоих заказчиков. Ты сейчас про кого? Про Людмилу?

      Ну как это Папа всегда всё знает!

      – Ага. Ты же сам говорил, она сможет, она поймет. Только я опять не знаю, что писать.

      Элиза, как это часто бывало, по инерции пытается сочинить сказку сама. Папа знает, что она последнее время все чаще и чаще вовремя спохватывается и прекращает волноваться понапрасну. Сказку нельзя вымучить. Её нужно родить.

      – Нет, ну есть же какие-то базовые правила! Какие-то законы жанра, в конце концов! Время же поджимает. Нельзя хотя бы самой написать каркас?

      – Нельзя.

      – А что, что можно?

      – Слушай.

      3

      Люся любила Богдана. Ах, как любила! А ведь ничего особенного в нём не было: парень из простой рабочей семьи, едва ли свяжет два слова. Джинсы и ковбойка на все случаи жизни – вот и всё его мужское обаяние.

      Началось всё после одного случая. Люся сидела во дворе своей серенькой пятиэтажки, в компании других парней и девчат. Некоторые, слегка подвыпив пива, не стесняясь, курили какую-то дрянь. Разговор не клеился. Парни лениво переругивались, девчонки вымученно смеялись и жались к парням. Люсю манила их «взрослая» жизнь, таившая в себе неясные пока, но такие привлекательные прелести. Ей всё время казалось, что вот, они сидят, скучные и потерянные, а как только темнеет, и она уходит домой, начинается самое интересное. И почему, почему же они её в свою тайную жизнь не берут? Богдан, как всегда, сидел с краю и, казалось, в разговоре не участвовал. Только время от времени поднимал глаза от серого асфальта, а потом снова принимался его разглядывать.

      – Эй,