Идеально другие. Художники о шестидесятых. Вадим АЛЕКСЕЕВ

ботинки прячет, а я нет.

      – А куда ж деньги ты девал?

      – Старик, а какие деньги, я не помню.

      С него деньги было получить невозможно.

      – Ну, нет денег, тогда хуй с ним, у меня тоже нет.

      Проходит время:

      – Старик, я тут нашел, за подкладкой рваные валяются, три десятки.

      – Ну, вот видишь, нашел, ну тогда идем.

      Он один боялся, чтоб не забрали. Идешь к ресторану, берешь три бутылки коньяка. Тут уже все хорошо, тепло! Чего-то я готовил, суп, картошку пожарим, колбасятину, ну как обычно. А дальше начинались разговоры. Часто бывало о художниках. Он никогда плохо ни о ком не говорил. Никогда. Единственное, о ком он мог даже вспылить иногда, – это Яковлев. Я думаю, это единственный художник, к которому он как-то ревновал. Чувствовал, что-то есть в этом Яковлеве, чего ни у кого нет, какая-то другая природа сумасшедших. Такой же, как и он. Хотя психопатии у них разные были. Показывал работы – вижу, бесится. А я продавал работы пачками, всем помогал, себе ничего не брал. Иностранцев у меня много было в общении, кто приедет – вот Зверев, Яковлев, мои работы, Плавинский иногда оставлял, но реже.

      И вот я ему Яковлева работу показываю.

      – Старик, кол.

      Следующую.

      – Два с минусом.

      Дальше.

      – Нальешь мне по полоске, грамм пятьдесят?

      На бутылке разные полоски – «Московская», такая, сякая.

      – По какой полоске лить?

      По этой, вижу, много.

      – Старик, ты мне по верхней полоске налей.

      – Ладно, хуй с тобой, три с минусом.

      – Почему? Замечательная работа!

      – Старик, я тебе знаешь, что скажу, – он, блядь, ходит в дорогом пальте с каракулевым воротником.

      Он всегда это пальто приписывал Яковлеву. А Яковлев считал его большим художником, называл бойцом почему-то.

      – Володь, Володь, Зверев же – это хороший боец!

      Однажды мне Толька рассказывал, как он Яковлева пригласил в ресторан, в «Поплавок» у «Ударника». Встретил случайно Яковлева:

      – Старик, пойдем в ресторанчик!

      А Яковлев если выпивал, то творил бог знает что. В общем, двое сумасшедших оказались в ресторане. Яковлев, может, спокойней был, но Зверев чем больше с ним находился, тем больше накачивал себя всякой подозрительностью. Дали меню.

      – Старик, ты чего есть будешь? Это не хочешь, то не хочешь.

      – Старик, давай отсюда досюда возьмем.

      Набрал до хуя, официанты все принесли, завалили едой. Яковлев как давай жрать все подряд, одно за другим. «Блядь, что он делает на хуй – надо бежать!» И под видом, что в туалет надо, уходит из ресторана и оставляет Яковлева для расплаты. Яковлев ни хуя не понимает, Зверева нет, набрали до хера, я ничего не знаю, он заказал, я ухожу. Его тормознули, позвонили куда, вторая группа – «Иди, больше не приходи, мы не пустим». Вот так Зверев Яковлева пригласил в ресторан.

      Рудик рассказывал мне, как привез к реалистам Аркадия Северного, поставил его запись, «Толя, смотри, это он поет!» – но Зверев был пьян, стал хамить, Аркадий ушел – «Что это, кто это?».

      Были унизительные