Душа и взгляд. Баллады в прозе. Сергей Ильин

славянская красота поначалу забирает в плен чужеродного мужчину – так древние монголы захватывали в плен жителей других народов – но потом, когда на сцену повседневной жизни является жестокая практическая хватка светлоглазой красавицы – а она является с печальной неизбежностью прихода Смерти в средневековых уличных религиозно-театральных сценках – то, выглядя в первый момент нежданным и незваным, как татарин, гостем, она постепенно и в геометрической пропорции набирает силу и ужас, напоминая вскочившего на лошадь хищника.

      Впрочем, справедливости ради следует заметить, что хватка «нашего главного сокровища» все-таки по по размерам и аппетиту скорее сродни домашнему хомячку, а это по большому счету даже больше плюс, чем минус: кстати, некоторое сходство окружающих нас людей с полюбившимися нам животными идет только на пользу людям, —

      в общем же и целом, мой друг, вы, как я и предполагал, не сказали ничего нового ни о русской женщине, ни о ее превосходящей всех прочих женщин левитановской красоте и поэзии: просто у вас самих, наверное, затесалось в душе сознание тайно в вас дремлющего комплекса неполноценности, —

      и, поскольку ваша жена ни разу в жизни не только не намекнула на него, но даже как будто не догадалась о его существовании, постольку вы ей бесконечно за это благодарны и, экстраполируя ее женскую доброту и снисходительность на всех остальных ее соплеменниц, вы таким путем вознамерились им всем как бы воздвигнуть крошечный «памятник нерукотворный», —

      что же, замысел ваш хорош и даже благороден: жаль только, что все осталось при одном только замысле, —

      впрочем, и здесь вы полностью солидарны с прославляемой вами русской женщиной: как правило, тот самый бесподобный левитановский пейзаж, сквозящий в глазах русской женщины и отличающий ее, быть может, от всех прочих женщин мира сего, так и остается невоплощенным в жизни: то ли потому, что такова уж ментальность ее носительницы, то ли в силу самой природы искусства.

      XVI. Диптих об ангеле смерти

1. Предопределение

      В лермонтовском «Фаталисте» высказывается предположение, что судьба человека, написанная на небесах, читается также в его глазах, вот этот замечательный абзац. —

      «В эту минуту он (Вулич) приобрел над нами какую-то таинственную власть. Я (Печорин) пристально посмотрел ему в глаза; но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытывающий взгляд, и бледные губы его улыбнулись. Но несмотря на его хладнокровие, мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его; я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться», —

      полное подтверждение правоты Лермонтова мы видим в портрете инфанта Филипе Проспера работы Веласкеса 1659 года: там изображен двухлетний мальчик из королевской семьи, он в парадном костюме, все в нем исполнено аристократического