Душа и взгляд. Баллады в прозе. Сергей Ильин

между тем, только смело и на свой страх и риск открыв одну из них, можно войти в новый для себя мир, тогда как другого входа туда как будто бы нет, —

      итак, наши слуги-страхи, будучи к нам приставлены от рождения, зная нас как облупленных и все же догадываясь, что есть на этом свете двери, точно созданные для того, чтобы мы через них вошли, тем не менее и на всякий случай устраивают всякий раз неприличную потасовку, когда судьба подводит нас к подобной двери, —

      и разыгрывается в тот момент одна и та же, наполовину трагическая, наполовину комическая сцена, а именно, —

      мы и наш персональный страх, схватив друг друга за грудки, молча катаемся по полу, но в конце концов, как и полагается, мы одерживаем верх, поднимаемся, отряхиваемся, перешагиваем черех побежденный страх, открываем заветную дверь: там свет, воздух и новая жизнь! делаем шаг в только что завоеванное с таким трудом жизненное пространство, глубоко забираем в легкие опьяняющий тонкий эфир, —

      а потом с некоторым виноватым упреком оборачиваемся к нашему незадачливому слуге, поднимающемуся как раз с пола: «Мол, что же ты нас удерживал?», —

      однако тот, чертыхаясь и отплевываясь, демонстративно смотрит в сторону, как театральный артист, который для пущей выразительности отвернулся и от своих коллег, и от зрителей, —

      догадываемся ли мы, что он делает это, как и подобает образцовому слуге, единственно из благородного побуждения: чтобы мы сами не догадались, что он боролся с нами только для вида?

      XIII. Баллада о древних богах и серой мыши

      Если вы, будучи эмигрантом и прожив две трети жизни, скажем, в Мюнхене, прогуливаясь однажды поздно вечером по городу в компании какого-нибудь вашего гостя из России, вспомнили вдруг вашу любимую отпускную страну, —

      а ей может быть, конечно, только древняя Эллада или точнее, то, что от нее осталось, —

      вспомнили дискретно-покровительственные улыбки гостей в отельной столовой при виде упрямо просовывающихся в плотно сжатые и тем не менее такие доступные ладони тамошних кельнеров, вспомнили жалобный вой побитой хозяином придорожной таверны собаки, вой, в котором не было ожидаемых упреков, а были только пронзительные сетования на причиненную ей несправедливость, вспомнили, как однажды выдался пасмурный день, около часа накрапывал мелкий теплый дождь, пляжи опустели, туристы разбрелись по городу и их скучающие праздные лица на каждом шагу, точно об стенку, упирались в приветливую непроницаемость лиц местных жителей, вспомнили, как ежедневно совершала свой путь вдоль моря с увесистыми корзинами пожилая статная гречанка, и в одной ее корзине были фрукты, а в другой сладкие лепешки, и женщина невозмутимо выкрикивала свой товар, не расхваливая его и не радуясь, когда находились покупатели, лишь время от времени ставя ношу на песок, посреди бледных намасленных туристов, занявших, кажется, каждый квадратный сантиметр узкой прибрежной полоски, отирая платком вспотевшее лицо, поднимая бремя свое и идя дальше, —

      итак, если вы вспомнили все это и готовитесь дальше вспоминать