Зимние сны. Антология

тяжелеют, застревая

      в глине вязкой и в солончаке.

      Не выводит никуда кривая,

      дёргаюсь, как рыба на крючке.

      От чего зависит – от погоды

      разница сюжетов и картин?

      Но всё время что-то происходит,

      с чем во сне один я на один.

      В темноте к видениям прикован,

      под щекой ладонь или кулак.

      Душат сны один дурней другого,

      но из них не вырваться никак.

      Зарисовка

      Рука ведёт перо с нажимом,

      и пальцы сжаты, как тиски.

      Училка из старорежимных

      в костюме строгом у доски.

      В тетради сохнет промокашка,

      вся комната светлым-светла.

      Чернильница-невыливашка

      из синеватого стекла.

      Её несу с собой в портфеле

      и на́ дом заданный урок.

      А на моей лежит постели

      мой кот, свернувшийся в клубок.

      Зиме конец. Но обморозил

      в начале марта уши он,

      занявшись половым вопросом,

      поскольку молод и силён.

      В сарае громко квохчут куры,

      им снится летняя трава.

      Из печки, как из амбразуры,

      стреляют искрами дрова.

      На кухне стол едой не блещет:

      картошка, яйца, серый хлеб.

      Мы верили, что будет легче,

      не ведая духовных скреп.

      С утра соседи варят бражку,

      начав предпраздничный забег…

      Чернильница-невыливашка.

      История. Двадцатый век.

      На горе Монсеррат

      Не стремящийся к путешествиям,

      побывать кое-где успел,

      восполняя для утешения

      в географии свой пробел.

      Часто стопы туда вело мои,

      где не только пейзажу рад —

      к древним древностям Каталонии,

      ко святой горе Монсеррат.

      Словно гусеница зелёная,

      полз скрипучий фуникулёр

      на вершину, к зубцам изломанным,

      в монастырский широкий двор.

      В храме лестница вверх кручёная,

      там, печалясь за алтарём,

      восседает Мадонна чёрная

      в одеянии золотом.

      Принимает чужие горести,

      становясь от них всё черней.

      И как будто под ношей горбится,

      сострадая слезой своей.

      Божьей Матери взгляд блуждающий —

      к ней людская течёт река.

      Если выше – скажи, куда ещё,

      в даль неясную, за облака?

      «Обещаю не ныть, не плакать…»

      Обещаю не ныть, не плакать,

      просто сдать проездной билет —

      возвращаться в свою Итаку,

      чтоб проститься с ней, смысла нет.

      Там, где шлялось беспечно детство,

      там, где юность любовью жгла,

      не осталось теперь наследства —

      ни корней родных, ни ствола.

      Только в дальнем краю несытом,

      долгом связана, как венцом,

      спит под памятником гранитным

      мама рядом с моим отцом.

      До