Горбатый Эльф. Дарья Власова

чтобы молодые сами столковались: не хотел солнышко свое неволить. Родители Хедрика, люди смирные, тоже не поторапливали. Парень ходил пасмурный, только косился на Тайру, как цепной пес на кошачью миску, а та при его имени бровки поднимала: "Хедрик? Который на быка похож?"

      Вот и дождался, старый дурень, беды для любимой дочки. Она даже слушать отца не пожелала. Сверкала злыми зелеными глазищами: "Тебя позорю? Так иди к Баркетам сговариваться о свадьбе". Пришлось для острастки запереть ее в светелке. Два дня просидела, на третий вылезла из окошка по дереву – и бегом к своему Марису. Джан привел ее за косу домой и сказал: "Еще раз вылезешь – грушу спилю». Посидел на пороге, выругался и отправился к Баркетам. Вернулся хмурый, Тайру выпустил и говорит: "Сваты завтра пожалуют, свадьба будет в конце осени. Без выкупа, Марис к нам в дом пойдет. Похоже, эти Баркеты сами не чают, как от своего остолопа избавиться. Может, одумаешься, дочка?" Отмахнулся от полезшей целоваться Тайры и принес себе из кладовки большой кувшин с вином.

      От дыма уже першило в горле, треск огня становился громче. Бой затих, и Тайра ждала, что сейчас отец с гостями перетащит трупы солдат во двор и вызволит ее. По лестнице и впрямь кто-то поднимался, стукнул отброшенный крюк, в дверь бухнули.

      – Глянь, кто-то здесь изнутри заперся.

      Это точно был не отец.

      Тайра сняла башмаки и выбросила их на землю. Одна из старых веток давно доросла до стены дома и загнулась обратно, не спутать бы, где она идет к стволу, а где кончается тонкими ломкими побегами. Девушка спустила ноги из окна, вцепилась в сучья над головой и нащупала босой ступней опору. Первый шаг самый трудный, главное – не потерять равновесие и выпрямиться. Кажется, она угадала, ветка становилась толще, но и листва гуще. Продираясь сквозь чащу ветвей и листьев и стараясь не слишком исцарапать лицо, она пошатнулась, взмахнула руками – и уперлась ладонью в ствол. Дальше было совсем просто, по ветвям, как по лесенке, донизу – и прыжок на толстый слой гниющей падалицы. Труднее оказалось найти башмаки.

      За углом дома никого не было. Тусклый свет пожара пульсировал на вытоптанной земле двора и длинной беленой стене хлева. Под окном горницы темнела непонятная, чем-то пугающая груда. Прижимаясь к стене и больно споткнувшись по дороге о железный щит, девушка подобралась поближе. Это был воин со стрелой в глазу, совсем мертвый. Второй мертвец свешивался из пустого проема окна. Очень осторожно, почему-то ожидая, что покойник оживет и вцепится ей в волосы, Тайра заглянула через его спину в горницу. В очаге ярко пылала разбитая в щепы лавка, на полу лежали тела, пахло гарью и кровью. Солдат не было видно, только наверху топтались и били в дверь чем-то тяжелым. В комнате кто-то застонал.

      – Папа?

      Тайра перелезла через подоконник, стараясь не прикасаться к висящему на нем трупу.

      Джан ничком лежал у самого окна, прибитый к полу обломком копья. На боку была еще одна рана, оттуда по белой рубахе расползалось темное пятно. Он так и не выпустил меч – видно, сражался с кем-то в комнате, когда его достали копьем через окно.