Звезды над Ямалом. Олег Анатольевич Борисенко

приказа рвал и метал. Ревела белугой и побитая посохом хозяйка постоялого двора.

      – Была в острожке ворожея, была, да сплыла. Ищи теперь ветра в поле. Но ведь как всех провела шельма! – сетовал царский служка.

      – Пришли из бани, дверь на крючок – и до полудня тишина. Все думали, спят с дороги постояльцы, умаялись, – оправдывалась побитая хозяйка постоялого двора.

      Упрежденный хозяйкой дьяк заявился только к обедне. Стрельцы ножичком поддели крючок, а изба-то пустая.

      Вернувшийся с дальнего дозора стрелецкий десятник доложил, что прошло через кресты2 два обоза, один – на Холмогоры, другой – до Тобольского острога. Белокурых баб не было. Была одна татарка – черная, как смоль, да еще с грудничком. А ворожеи и след простыл.

      ***

      Когда стрелецкий разъезд скрылся из виду, Антип повернулся к Яне:

      – Ты топор-то из одеяльца вынь, а то и впрямь как ребенок укутанный, ну прям запищит вот-вот.

      Яна отложила на сено свернутое пакетом одеяло, заправила черную прядь волос под шаль и, улыбнувшись, прижалась к спине Антипа:

      – Нехай теперь белокурую бабу сыщут, ротозеи, вона как еловая кора волос-то мне очернила.

      Глава 4

      Никитий открыл глаза, поежился и вновь попытался уснуть. Но сон не шел. Ведун встал с лавки и, сунувши ноги в чуни, прошел к печи.

      Печь почти прогорела, и только несколько угольков, изредка багровея, подавали признаки жизни. Кинув на еще тлеющие угли горсточку мха и сложив поверх обрывки березовой коры, старец подул в печь. Слабое пламя озарило лицо отшельника.

      Подождав, когда кора займется, Никитий уложил по бокам пламени два полена, а третье и четвертое возложил поверх этих двух. Получился колодец, в котором сразу же загудел разгорающийся огонь. Прислонив откованную еще Архипом заслонку, он дополнительно выдвинул задвижку в дымоходе. Глинобитная печь ожила, заохав и заурчав, наполнила приятным жизненным уютом спящую еще, остывшую за ночь избу.

      В оконце через бычий пузырь пробивался слабый свет утреннего восходящего солнца. Солнечный лучик бил в противоположную стену, и в нем вилась и роилась поднятая Никитием пыль.

      – Надобно перед приездом гостей уборку навести, – пробурчал старец себе под нос и, взяв с полочки гусиное крылышко, обмотанное дерюжкой, сунул его в деревянную колоду с водой. Намочив и стряхнув лишнюю жидкость, ведун прошел по углам, собирая тенету и пыль.

      Сегодня отшельнику явился во сне князь Гостомысл, сообщив, что на подъезде к нему человек из другого мира и что надобно ему, Никитию, обучить данного мужа премудростям нынешнего времени.

      Долго напутствовал Гостомысл старца и в окончании разговора предупредил, что этот человек прибыл с особой миссией, о которой князь поведает позже.

      Никитий, накинув на плечи овчинную безрукавку, вышел на крыльцо. Где-то внизу, в пойме Оби, застрекотали сороки, подавая знак старцу о чужом присутствии.

      Вскоре послышался звон бубенцов, и две оленьих упряжки поднялись по оврагу к избе. В одних нартах спал

2

Кресты – перекресток.