Жена палача. Ната Лакомка

страшно кончают жизнь те, кто думает о мужчинах, а не о спасении души».

      Дверь хлопнула в очередной раз, и я не утерпела – снова посмотрела в сторону входа, хотя только что читала себе самой проповеди о благочестии.

      Но вошел не палач, а мужчина, одетый в куртку с нашитым на груди вензелем, мешковатые штаны и грубые сапоги – по виду, слуга из богатого дома.

      Он остановился, оглядывая прихожан, заметил фьера Сморрета и подошел к нему, сняв шапку и что-то прошептав ему на ухо.

      – Прошу простить, – сказал нам Элайдж, и лицо его выразило неприкрытую досаду, – я должен вас покинуть, фьера Монжеро, фьера Капрет, форката Монжеро, – каждой из нас он поклонился очень учтиво, но на мне задержал взгляд и посмотрел особо. – Папашечка решил срочно обсудить какие-то важные дела. А с ним, как вы знаете, лучше не спорить, – он смягчил слова улыбкой.

      – Конечно, конечно, – тётя Аликс ответила за всех. – Передавайте привет вашей матушке. Скажите, рецепт вишневого пирога, что она мне прислала, бесподобен!

      – Непременно, – фьер Сморрет ещё раз раскланялся и покинул церковь, даже не приложившись к кресту.

      – До сих пор бегает у своих папеньки и маменьки на посылках, как дрессированный пёсик, – сказала Лилиана насмешливо и тихо – так, что услышали только мы с тётей. – Будет бегать до седых волос, поверьте мне.

      – Просто он – почтительный сын, – назидательно сказала тётя. – Не вижу ничего плохого в почтительности.

      Лилиана фыркнула, но в это время вышел священник, и служба началась.

      Я исповедалась, рассказав священнику, скрывавшемуся по ту сторону резной решетки, обо всех гадких поступках, что я совершила за неделю – слишком много думала о предстоящих зимних балах, радовалась взглядам мужчин, примерила розовую шляпку, хотя еще носила траур, ела конфеты с молочной начинкой в пятницу – не смогла отказаться, когда угостили, и осуждала сестру за то, что она стала слишком важной, чтобы поговорить со мной, как в детстве и юности.

      Единственное, о чем я не нашла в себе сил признаться – это в своих снах о палаче. Правильнее было бы покаяться, потому что сны точно были не от благих мыслей, но я не смогла. Впервые за свою жизнь я не смогла довериться служителю Бога. Как будто можно что-то скрыть от небес!

      Угрызения совести мучили меня всё сильнее, и к концу службы это заметила даже Лилиана.

      – Ты побледнела, Виоль, – сказала она неодобрительно. – Немедленно пощипай щеки! Девушка на выданье должна быть румяной. Томность тут ни к чему, можешь мне поверить. Только в стихах мужчины любят белокурых и бесплотных фей, в жизни они предпочитают земную красоту.

      Чтобы сделать ей приятно, я пощипала себя за скулы.

      – Мама зря назвала тебя Виоль, – произнесла сестра, строго наблюдая за мной. – Так надо было назвать меня, а тебя – Лилианой.

      – У Виоль глаза по цвету – совсем как фиалки, – заметила тётя. – Поэтому её и назвали Фиалкой.

      – О, несомненно, цвет глаз всему причиной, – сестра передернула плечами. –