Святослав. Хазария. Валентин Гнатюк

и причитала:

      – Рассердился, видно, Купало, что не прыгала ты через огонь в Его день, вот и пришло Лихо… Я ли тебя от того Лиха не хранила, не берегла… А ты лежишь теперь, касаточка моя, того и гляди, уйдёшь, мать свою бросишь, навек покинешь…

      Чёрная от горя ходила Живена, и старый прадед плакал над своей ясноглазой правнучкой и молился богам, прося:

      – И на что мне жить те сто пять лет, а тебе, малютке, помирать? Услышь меня, Даждьбоже, призови к себе старого, что уже счёт годам потерял и другим больше не в помощь, а правнучку Цветенушку оставь в Яви под солнцем своим!

      Может, услышал Даждьбог, а может, так пришлось, только сидел как-то дед, на летнем солнышке грелся, да и уснул. Ярослав прибежал будить деда полдничать, а его голубиная душа уже в Навь отошла.

      Умер старик, а правнучка его Цветена с постели поднялась.

      Накалили тогда в бане-мовнице камни, вымыли-выпарили Цветену дочиста с купальскими травами, чтобы больше никакая хворь к ней не пристала. Там же в последний раз омыли и деда.

      У леса вырыли ему Вечную Яму и положили головой на заход, а руки и ноги подобрали, как младенцу в утробе матери, поскольку тело его возвращалось в лоно Земли, а душа улетала в пречистую Сваргу, где она пребудет до часа означенного, покуда не обретёт новое тело и вновь когда-то вернётся на землю.

      Рядом с дедом положили его берестяную клюку, ковш и деревянную ложку. В ковш насыпали пшеницы и проса и ещё положили старую соху.

      – А зачем зерно в ковш насыпали? – спросил, утирая слёзы, Ярослав.

      – Затем, сынок, – отвечал Вышеслав, – чтоб не голодал дед наш в Нави, а пахал и сеял новые угодья, для того и соху ему положили.

      – Так ведь прадед старый, не может он поле пахать, и соха старая, – возразил Ярослав.

      – Это здесь, на земле, тело старое, а душа, сынок, никогда не умирает и вечно молодой остаётся. Улетит она в Сваргу синюю и встретится там с другими душами, и соха там будет новая, и жизнь – иная, без болезней и страданий. И будет жить дед наш, трудясь и радуясь, сверху на нас глядеть и улыбаться, – объяснял сыну Вышеслав.

      Вернувшись домой, впервые сели на Красной половине справить Малую Тризну по старому огнищанину, воину и труженику. Беляна с Живеной подали молочную лапшу, рыбу, жаренную с травами, и каждому – стопу блинов со сметаной. Но самой первой поставили варёную пшеницу с мёдом, и каждый, прежде чем приступить к страве, взял по ложке. Потом наливали из глиняного кувшина хмельного мёда и пили по очереди, вспоминая добром дедовы земные дела и благодаря за Цветену. И на то место, где дед должен был сидеть, поставили ковшик мёда и положили кусок хлеба. Желали ему в Нави добрых урожаев, крепкого скота и согласной жизни с женой, которая уже сорок лет его там дожидалась.

      После того дня прошла седмица.

      Рано утром послышались чьи-то голоса, шум и конский топот. Звенислав, выйдя из жилища, увидел несколько хазарских возов с плетёным верхом, обтянутым шкурами. Остановившись на широком