Близь и даль. Владимир Черепкин

или шесть карасей. Примерно столько же было поймано и моим дедом. На этом клёв прекратился, и мы, довольные взятым уловом, отправились вскоре домой…

      Через несколько дней, перед моим отъездом в свою деревню, мы съездили на рыбалку ещё один раз, чтобы взять мне карасей и к себе домой. Поймали несколько штук, которых я и увёз, и мы их в семье благополучно съели…

      Ещё через пару дней приехал из Ярославля мой друг Витька. Его я утром увидел в окно, вместе со взрослым почти уже парнем, Серёгой, рыбачащими на нашем деревенском пруду, что был рядом с моим домом.

      Я вышел к ним. За их спинами на земле в банках плавали, привычные для местной ловли, малюсенькие, в пять-шесть сантиметров длины, карасики.

      Когда же я им рассказал о пойманных мной рыбах, они не поверили.

      Витька недоверчиво улыбался. А Серёга сурово возмутился: – Ну, не может быть! Такие караси!? Вон в реке-то нашей никто окуней подобных не вылавливал. Так, то – окуни – крупная рыба! А он – караси! Не смеши хоть!..

      Разобиженный я пошёл поискать скелеты от тех карасей, но ни дома в мусорном ведре, ни на уличной помойке их уже не было. Видимо, птицы их растаскали, или съели кошки. И было очень обидно, что я не мог той своей правоты доказать…

      Лесной урожай

      Вдвоём, – я да отец, трясёмся мы, свесив ноги с края телеги, что поскрипывает по пыльной земляной дороге к большому дальнему лесу.

      Лес находится за самой удалённой деревней нашего колхоза. Имя той, на отшибе, деревни – Бараново.

      Лошадь, кличка которой – Родная, особливо не гоним, – путь ей будет не из лёгких, но слегка поторапливаем, изредка подёргивая вожжами, – к вечеру всё же надо вернуться домой.

      Рядом с лошадью семенит, прядая навострёнными тонкими ушами, двухмесячный жеребёнок её – Иртыш.

      Да ещё рыщет, не теряя общей группы, постепенно перебегающий с места на место и любопытно изучающий их, обнюхивающим землю носом, пёс Пират…

      За Барановом лес уже серьёзный и дорога лесная, не наезженная. Лошадь идёт медленно, недоверчиво ступая в травянисто-глинистое месиво.

      Поскрипывает и раскачивается от огромных ухаб телега.

      – Тпру, – говорит отец, когда въезжаем на, открывшуюся среди вековых дерев, опушку и, соскочив с телеги, глядит на меня оживлённо-весёлыми глазами, быстро кидая слова: – Бери корзину, пошли!..

      У берёзок с края опушки чудеса – подберёзовиков видимо-невидимо.

      – Корзину наполнишь – на телегу в задний ящик ссыпай, – говорит отец и уходит распрягать лошадь.

      Я оглядываю пространство средь берёз и замираю от изумления – полчище подберёзовиков так велико, что не видно пределов. Они и подле, и справа, и слева, и вдалеке – сколько видят глаза. Им тесно на земле – они забежали на пни, даже на комли деревьев, выглядывают из густой травы, толпами забегают в лес…

      Отец косит траву, а мне в пору грибы косить, но я их быстро срезаю складным ножом