Экспромт. Лидия Луковцева

более, что со стороны мужа могла иметь место просто интрижка – взбрык стареющего мужчины, тяга к молодому телу, а не более тяжелый случай: встреча с единственной и неповторимой на склоне лет. Как у Тютчева:

      О ты, последняя любовь,

      Ты и блаженство, и безнадежность!

      Гелька вон всю жизнь терпит, и жива все еще. Да вот беда, притворяться Ольга отродясь не умела. Проживать совместную последующую жизнь и делать вид, что все исключительно прекрасно, не хотела. Они с мужем всегда были абсолютно уверены друг в друге.

      Хотя Геля конечно права; тех чувств, что испытывала к Антону, к Володе Оля не испытывала никогда. Но тогда была молодость, особое восприятие жизни, первая любовь… Наверняка и Володя в свое время испытывал особые чувства к первой жене, с которой давно был в разводе, совсем иные, чем к Ольге. Но ведь жили они вполне счастливо!

      2.

      Интересный сон, не правда ли? Согласитесь, что не каждую ночь такие снятся…

      Александр Бирюков. Свобода в широких пределах, или современная амазонка.

      Ночь у Зои Васильевны Коневой, пенсионерки шестидесяти трех лет, выдалась нескучная. Ежечасно она вскидывалась, как будто под бока кто толкал, и снились ей не то чтобы кошмары, но какие-то тревожные, невразумительные сны. Обычно они не запоминаются, разве что привидится сон под самое утро, перед пробуждением. Тогда, если снится что-то приятное, просыпаешься с досадой, что не досмотрела до конца. И днем пребываешь в хорошем настроении, не осознавая причины этого. Ну, а если среди ночи привидится какой-то кошмар, от которого просыпаешься в холодном поту, то пробуждение в радость. Слава богу, слава богу, это только сон! Но весь день – на душе непонятная смута и тревожное ожидание.

      Два сна Зое Васильевне запомнились, такие были яркие и реалистичные.

      Снился Михаил Боярский, в неизменной черной шляпе и с сине-белым «зенитовским» шарфом на груди. Он грозил пальцем и ругался: «Долго ты еще копаться будешь, курица? Поезд скорый, стоит всего две минуты»! А в черном небе над ним сверкали молнии, и грохотал гром.

      Во втором сне она получила письмо от двоюродной тетки Евдокии Афанасьевны, Дуни по-домашнему. Тетя Дуня грамоту одолела самоучкой. То ли в селе, где она родилась, не было никакой школы, даже церковно-приходской, то ли в многодетной семье не было возможности послать Дуньку на учебу. Буквы она освоила самостоятельно, а слоги не осилила, и складывала слоги в слова как Бог на душу положит. Читать ее письма с непривычки было весьма затруднительно.

      Начиналось послание традиционно, у тети Дуни выработался собственный эпистолярный шаблон. Вверху страницы был нарисован горизонтальный огурец – подобие туловища, на четырех коротких толстых огурцах-лапах и с длинным тонким огурцом-хвостом, загнутым крючком. Венчала туловище несоразмерно огромная башка с маленькими круглыми ушками и пышными, чапаевскими усами. Под монстром полукругом, обрамляя его, вилась подпись: «етополкан оннес еттебеписьмо». Далее шло само письмо с многочисленными приветами от родственников,