Фиалковое сердце Питбуля. Лана Муар

на свои кроссовки, потом на кроссовки Назара, удивлённо поднимаюсь взглядом по вытертым джинсам к краю кожанки с зубастой молнией. И только сейчас понимаю, что впервые вижу Назара не в костюме. Он широко улыбается, когда я, осмелев, смотрю ему в глаза, пальцами взъерошивает свои волосы, окончательно превращаясь в немного развязного парня, у которого есть мотоцикл и больше ничего не важно. Может, только эта улыбка, обескураживающе-завораживающая, и негромкое «Эвридика Васильевна» с пьянящей хрипотцой в голосе выдают в нем серьезного человека.

      Назар закрепляет сумку и оба шлема поверх сиденья, притянув их эластичной сеткой, чтобы не упали, и улыбается в ответ на мой вопрос: «А не украдут?»

      – Не переживай, Эвридика. За мотоциклом и вещами присмотрят. Идём?

      Кто и откуда будет смотреть за вещами, если на парковке нет охраны от слова совсем, я не знаю, но Назар так уверен в своих словах, что мне ничего не остаётся делать, как кивнуть, соглашаясь, и подать ему руку, увидев протянутую ладонь. Мое ответное движение получается само собой разумеющимся на предложение, подкреплённое все той же широкой улыбкой. Я понятия не имею как так можно улыбаться, но мне всё больше нравится улыбка Назара. Что-то в ней подкупает, только я никак не могу понять что. В ней нет обмана или какой-то фальши. Обыкновенная улыбка счастливого человека, и я иду за ним ко входу в парк, держусь за руку, и все же немного краснею. Нет, не от стыда или чего-то такого. Стыд не может отзываться пузырьками шоколадного мусса, курсирующими внутри, а они там появились буквально сразу. Мне просто нравится держаться за руку, чувствовать ее тепло и что-то ещё. Непонятное, непривычное, но завораживающее этой своей непонятностью до ужаса.

      – Если честно, то я сто лет не был здесь, – Назар осмотрелся по сторонам, а потом улыбнувшись шире повел меня к небольшому ларьку, где купил сладкую вату. – Это не тебе. Ты же отказалась от сладкого.

      Сказать, что я опешила от такой внезапной несправедливости? Нет, не опешила. Я чуть не задохнулась, выпучив глаза, а Назар, жмурясь от удовольствия, отщипнул небольшой кусочек от огромного шара, отправил его себе в рот. Следом оторвал чуть больше и рассмеялся, когда я схватила его руку с ватой и оторвала от нее большой кусман.

      – Эвридика Васильевна, ай-ай-ай, – покачал он головой, улыбаясь от уха до уха.

      – Не ай-ай-ай, Назар Георгиевич, а «не хотите ли попробовать»! – захохотала я, дёргая руку, которую Назар поднял над головой. – Мало того, что вы меня обманули, так теперь ещё и ватой жадничаете поделиться!?

      – Ты любишь вату?

      – Представь себе, люблю!

      – А разве балеринам ее можно?

      – Можно!

      – Тогда держи, – Назар протянул мне вату на палочке, а сам заулыбался шире. – Я, если честно, вату не очень люблю.

      – Опять обман?

      – Где? – удивился Назар, обернулся, всматриваясь в проходящих мимо людей и даже остановил одного, спрашивая. – Извините, а вы не видели тут обман? Мы его