Фиалковое сердце Питбуля. Лана Муар

с последним в списке и произнесла, улыбаясь от уха до уха:

      – Доброе утро, Назар Георгиевич. Я получила ваше послание.

      – Доброе, Эвридика Васильевна, – ответил он, рассмеявшись. – Надеюсь, вы хотя бы на секунду улыбнулись.

      – Улыбнулась, – кивнула я.

      – Тогда я не могу не порадоваться. Ведь улыбка девушки с таким именем – это невероятное сочетание.

      – Как клубничный коктейль и запеченная груша?

      – О нет. Вряд ли хоть какой-то десерт может сравниться с улыбкой Эвридики. Это слишком изысканное сочетание… Ты же сейчас улыбаешься, Эвридика?

      – Да, – прошептала я, чувствуя как внутри вновь разгорается безумное пламя.

      15. Назар

      Запеченная груша и клубничный коктейль? О нет. Я снова пробую десерт в сочетании с молочным напитком, улыбаясь послевкусию прозвучавшего «Назар Георгиевич», смотрю в окно на просыпающийся город и его улицы, по которым курсируют коробки автобусов, но взгляд неизменно возвращается к верхушке колеса обозрения, виднеющегося над крышами домов.

      – Назар?

      Требовательный оклик отца из-за спины, но как и до разговора с Эвридикой я отрицательно мотаю головой. Клуб Гони уйдет к Хану. Это решение уже принято и никаких изменений не будет.

      – Гоня тебе нужен? – спрашиваю, делая крохотный глоток напитка и разворачиваясь к отцу.

      Он не отвечает. Неторопливо перебирает бумаги на моем столе, рассматривая эскизы бани для родителей Эвридики.

      – Странно. Хотел бы я знать причину, по которой тебе стали интересны бани.

      – Хотел бы я знать причину, по которой ты впрягаешься за Гоню.

      – Интересный вариант, – отец складывает листы в ровную стопку, возвращая их ровно в то место, где они лежали, смотрит мне в глаза, буравя взглядом больше по привычке, чем требуя ответа.

      Я чувствую, что Гоняев – лишь повод приехать с утра, а самое главное ещё не озвучено и никак не связано с баней или клубом, который Хан по моей указке кошмарит последние дни на полную катушку. «Le Vice» поменяет владельца, это уже вопрос времени и принципа – отец демонстративно не лезет в мои перестановки, дав на них свое молчаливое согласие. Мне этого достаточно, как и скупой оценки проекта, над которым просидел всю ночь. Между моим дипломом по архитектуре и дипломом брата по юриспруденции одобрение отца всегда звучало в сторону последнего.

      – Ничего не хочешь рассказать?

      – А должен?

      Я подхожу к столу, опускаю на него стакан с коктейлем, рядом кладу телефон и недоеденную грушу. Молчаливый обмен взглядами, словно очередная проверка кто первым сдаст свои позиции. После минуты такого «внимания» Арсений уже вскинул бы лапки вверх и полетел делать то, что от него хотели увидеть. На эту покладистость мне периодически хотелось рассмеяться брату в лицо. Юрист с таким мягким характером – бред, но отец получил то, что хотел, и теперь Арсений мог летать по курортам