Соблазн. Янка Рам

пахнет так заманчиво, что сынок несколько раз сглатывает слюну, нетерпеливо ёрзая на стуле.

      У меня немного талантов – угольная графика, языки и выдающиеся торты. Борис признаёт только языки. Иногда хвастается тем, что я художник, если приходится к слову. Но в искусстве он понимает мало и, боясь, что я не столь хороша, чтобы мной восхищались, никогда никому не показывает моих работ. А вот кулинарию не признаёт. К сладкому он совершенно равнодушен.

      – Мамочка… сколько ждать ещё?

      – Не будем ждать, – хмурюсь я.

      – Папа не хочет?

      – Папа занят.

      – Хорошо! – ляпает удовлетворённо Илюшка, погружая палец в шоколадную массу.

      – Пирожок, не говори так. Папа расстроится.

      – Я не люблю папу… – заговорщицки шепчет мне сын.

      – Почему? – сглатываю я.

      На самом деле я знаю – почему. Папа для него символ лишения радостей и удовольствий. И ещё символ принуждения к тому, что он терпеть не может. Например, этот долбанутый хоккей. Куда он упорно таскает его уже год каждую субботу. Борис упёрто настаивает, что его сын обязательно должен иметь спортивные достижения. И так как сыновья его партнёров преуспели именно в хоккее, он расчётливо использует сына как «неформальную точку сближения». А у меня едва выдерживают нервы и терпение переживать эти ужасные субботы. Три часа каждую субботу Борис посвящает сыну. Но к большому горю Илюшки эти три часа – тренировка по хоккею.

      Я, конечно, согласна, что мальчик должен заниматься спортом, но… теперь я тоже люто ненавижу хоккей.

      Поэтому ответ на вопрос «почему» очевиден. Но Илюшка ещё слишком мал, чтобы проанализировать, и просто пожимает плечами, доверчиво глядя на меня.

      – Не говори так больше, ладно? Папа старается…

      Но мой «пирожок» уже не слушает, наяривая с наслаждением торт!

      – Тори! – недовольно.

      Оборачиваюсь.

      – Заканчивайте с тортами. У ребёнка спортивная диета. Это очень безответственно. Илья! Умываться и спать!

      Илюшка расстроенно выходит из-за стола, успевая запихать в рот кусок торта побольше. Борис с недовольством смотрит на это.

      – Ты опять не следишь за его режимом. Уже десять часов, а он не спит. Я же столько раз объяснял тебе, почему это так важно. Неужели сложно услышать меня? Зачем ты это делаешь?

      – Что именно делаю? Счастливым нашего сына?

      – Глупости! Ты делаешь его неудачником в будущем ради сомнительного удовольствия в настоящем. Это ограниченность!

      – Значит, я – ограниченная женщина.

      Накрываю торт стеклянной выпуклой крышкой.

      – Такие заявления – попытка снять с себя ответственность, Тори. Не ожидал!

      Боже мой… Да оставь ты меня в покое!

      Ухожу из кухни в спальню. Но он следует за мной, продолжая мне выговаривать. Я, как тупая кукла, смотрю ему в глаза, намеренно включив мозг, и не понимаю ни одного сказанного слова. Дождавшись маленькой паузы, вставляю:

      – Давай ложиться спать. Я устала.

      – Иди в душ. Я приду через час. У меня ещё конференция.

      Разглядываю