Одесский юмор. XXI век. Коллектив авторов

я, и только потом уже солист. Понимаете? Чтобы все аплодисменты достались солисту. И вообще, ваша главная задача – нам не мешать.

      – О чем ты, Мила? – улыбнулся маэстро. – Ну как он может нам помешать?..

      Ох, не нужно ему было это говорить! Уже через несколько минут жизнь показала, что в этом смысле он явно недооценивал мои возможности.

      Под бурные аплодисменты мы вышли на сцену, я, как и положено переворачивающему ноты, уселся слева от пианистки, взглянул на ноты, которые мне предстояло переворачивать, и понял, что сейчас произойдет катастрофа.

      – Бетховен, – произнесла ведущая. – «Крейцерова соната».

      Пианистка взяла аккорд.

      – Ничего не получится… – просипел я ей прямо в ухо. – Я очки дома забыл!..

      – Что? – вздрогнула пианистка.

      – Очки, говорю, забыл!.. Не вижу я ничего!..

      – Спокойно! – прошептала пианистка, не переставая играть. – Следите за мной. Когда нужно будет перевернуть страницу, я вам кивну…

      – Головой?.. – просипел я, уже мало что соображая от волнения.

      – Да, – кивнула она.

      Она кивнула – я и перевернул.

      – Рано! – вскрикнула она и, продолжая играть, свободной рукой перевернула страницу назад.

      – Но вы же кивнули! – напомнил я ей – и перевернул страницу вперед.

      – Да я не потому кивнула! Не потому! – нервно зашептала пианистка, играя какой-то сложный пассаж. – Вот теперь переворачивайте!

      – Вперед?!

      – Да!

      Я перевернул.

      – Назад!!

      – Но почему? Вы же сами сказали перевернуть страницу вперед!

      – Но вы же перевернули две!..

      – Как это две?! – я приподнялся и, загородив ей нотную тетрадь, стал разбираться со страницами. – Вот одна… вот… ах, да, действительно!..

      – Да что же вы делаете?! – взмолилась она и, изловчившись, шлепнула меня по рукам. Я автоматически шлепнул ее по рукам, как бы давая сдачи. Она вскрикнула. Скрипач вздрогнул и взял фальшивую ноту.

      Так, толкаясь и переругиваясь, мы каким-то чудом доиграли наконец «Крейцерову сонату». Раздались аплодисменты.

      – Стул отодвиньте! – ненавидяще глядя на меня, сказала пианистка. – Я же вам говорила. У меня длинное платье. Отодвиньте мой стул! Мне нужно встать и поклониться!

      Я галантно отодвинул ей стул. Она встала и поклонилась. Потом начала садиться.

      – Стул! – напомнила она, не оборачиваясь.

      Поскольку слово «стул» теперь ассоциировалось в моей уже не работающей от страха голове исключительно со словом «отодвиньте», я его опять отодвинул. Она начала садиться на пол. Я автоматически подставил руки… Почувствовав их у себя на бедрах, пианистка взвизгнула и отскочила.

      В зале прошел шумок. Там уже, наверное, давно обратили внимание, что, пока скрипач предается своему возвышенному искусству, какой-то молодой нахал у него за спиной сначала подрался с его аккомпаниаторшей, а теперь прямо на глазах у публики начал к ней грубо