Бесы в погонах. Михаил Серегин

науськала?.. Будто я сам не разберусь. Неужто этот сукин поп?

      Теперь, когда опасность миновала, он снова стал храбрым, забыл, с каким видом смотрел на верх элеватора...

      – Да, Роман Григорьевич, это я милицию пригласил, – выступил вперед священник.

      – А почему просто мне не сообщили? – заиграл желваками на скулах Роман.

      – Когда мне нужно вылечиться от язвы, я не обращаюсь в похоронное агентство, – с достоинством ответил священник. – Я обращаюсь к хирургам.

      Роман помрачнел. И, видимо, чтоб хоть как-то сохранить свое изрядно пострадавшее в словесной перепалке достоинство, наклонился к дочери.

      – Да, кстати, – сказал он так, словно только что об этом вспомнил. – Что это за жених, Катерина?

      – Это я, Роман Григорьевич, – выступил вперед Санька.

      Макарыч яростно крякнул, а Роман сглотнул, уставился Саньке в глаза и снова сглотнул.

      – Катя, – с ужасом затряс дочку за плечи Роман. – Это правда?! Ты связалась с мусором? С этой грязью?! С этим недоумком?

      – Ты, короче, полегче с выражениями, козел! – загудели со всех сторон рубоповцы. – А то быстро в рог заработаешь!

      Роман Григорьевич стремительно оглядел скорых на расправу бойцов, естественно, взял себя в руки, быстро и немного зло сунул залитую слезами дочку в машину, но перед тем, как сесть самому, повернулся к Макарычу:

      – А ты, Андрюша, запомни: в мои семейные дела я никому не советую соваться. Я таких вещей не прощаю. Особенно тебе.

      Андрей Макарович дождался, когда машина отъедет, и повернулся к Саньке.

      – Пиши-ка ты рапорт по собственному, лейтенант Мальцев! – с горечью произнес он. – Думал я, нормальный пацан пришел ко мне служить, а оказалось... А! Да что там говорить!

* * *

      Отец Василий приехал домой тихий и подавленный. Ольга кинула на мужа тревожный взгляд, но не сказала ни слова, а только поставила на плиту борщ и пошла наполнять ванную горячей водой.

      «Почему все так неправильно? – думал он. – Неужели дочка мафиози менее заслуживает спасения из рук отморозков, чем невеста рубоповца? Тем более, когда это одна и та же ранимая и бессмертная душа... – И сам же себе отвечал: – Просто они очень много знают о ненависти и слишком мало о любви...» Это было невероятно банально и тем не менее оставалось единственной правдой.

      Священник выключил газ, налил себе теплого, даже еще не разогревшегося постного борща и приступил к еде.

      Гордыня – вот что являлось корнем зла, непомерная гордыня. Макарыч искренне уверовал в то, что имеет право казнить и миловать людей по собственному усмотрению, а Роман – тот и вовсе настолько погряз в грехах, что даже не видит, как теряет собственных детей – навсегда, безвозвратно...

      «Они оба теряют собственных детей, – покачал головой священник. – Только один – родных, а второй – крестного. И с какой обидной легкостью, с каким апломбом, с каким железобетонным чувством собственной правоты! А вместе с детьми – и собственное будущее...»

* * *

      В