Скамейка. Владимир Губский

15 декабря 1840 года его прах возвращается в Париж. Всеобщее ликование со слезами на глазах…

      И тут до меня доходит, что сегодня днём тоже было 15 декабря. И день этот, как видно, не отпускает меня – что-то я в нём недоделал. Собираю с разных полок бюстики Наполеона – их у меня четыре. Два отлиты из гипса, один из бронзы, а самый маленький, хотя и увесист, и подклеен снизу этикеткой с надписью «Made in France», подозрительно смахивает на китайца. Выстраиваю в ряд молчаливую публику в треуголках: «С возвращением, господа императоры!»

* * *

      Из всех детских игрушек наибольший восторг у меня всегда вызывали оловянные солдатики. Но достать их было сложно, да и стоили они не малых денег. Поэтому, за неимением оловянных, я лепил пластилиновых. С годами интерес мой сосредоточился на миниатюрной фигурке Наполеона, но, увы – в те годы в нашей стране подобные вещи не продавались. И только однажды, уже в середине семидесятых в московском антикварном салоне на «Октябрьской» я увидел бронзовый бюст Наполеона и онемел от неожиданности…

      Он стоял на белом кубе, на который обычно выставляются наиболее ценные экспонаты, и шоколадно отсвечивал благородной бронзой. Размером, насколько я помню, он был в половину натуральной величины. Прекрасная работа середины 19 века. Цена была тоже впечатляющей, она раз в сто превышала мою стипендию. Помню ещё табличку с надписью, что данная вещь не подлежит вывозу за границу – и это последнее обстоятельство меня утешало.

      Раз в неделю я приезжал в салон, чтобы полюбоваться творением неизвестного мне автора, испытать силу притяжения созданного им образа и попытаться уловить ускользающую нить связи времён. Наши свидания с императором продолжались месяца два, затем фигура Наполеона исчезла. Не скажу, что горе моё было безмерным, но определённое огорчение имело место в моей душе.

      Пока образ императора ещё сохранялся в моей памяти, я решил вылепить его уменьшенную копию из пластилина, который специально для этого добыл в родном институте на кафедре скульптуры.

      Так появился у меня первый – пластилиновый Наполеон, который последующие два десятилетия сопровождал меня по всем съёмным квартирам и общежитиям, пока в одно прекрасное время не превратился в своего гипсового двойника. Помог этому превращению один молодой скульптор, который, увидав у меня пластилиновый бюстик, предложил отлить его в гипсе. Таким образом, кусок серого пластилина, некогда покинувший стены МАРХИ, перекочевал в мастерские Строгановского училища, где, надеюсь, и остался на вечные времена… Ох, уж этот закон сохранения материи!

      Второй, появившийся у меня Наполеон, был тоже гипсовый. На дворе стояли смутные восьмидесятые, и русские слова «Перестройка», «Горбачёв» гуляли по иностранным захолустьям, как у себя дома. Для меня это были годы семейной жизни, а значит, насыщенными чередой всевозможных событий. Что не выходной, – то праздник: дни рождения, юбилеи, свадьбы, поминки, крестины и прочие памятные дни, не считая профсоюзных экскурсий.

      Одним из мимолётных и случайных знакомых, оказавшимся в нашем доме по