Проблема наблюдателя. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 19. Павел Амнуэль

вы правы и в этом: если кто-то сделал открытие, значит, наука уже к этому подошла. Если бы не Эйнштейн, принцип относительности открыл бы кто-то другой. Пуанкаре, например. Все так, но я бы не хотел…

      Сам? Видите ли… Доктор Гамов был теоретиком, он и не стал бы экспериментировать с функциями распределения, если бы не беда, произошедшая с любимой женщиной. Тут уж он был вынужден… А я… Да, я проверил расчеты, я могу повторить их в любой момент. Но я этого не сделаю. Слава богу, у меня все в порядке: кафедра, должность, семья, публикации, авторитет… Надеюсь, что и у вас, детектив, все нормально в жизни. Вот видите, как хорошо… Не хочу приумножать хаос.

      Что? Об этом я тоже думал, конечно. Скорее всего – нет, доктор Гамов не жертвовал собой. Он любил Габриэль, безусловно, но не думаю, что до такой степени, чтобы… Просто… Сейчас это невозможно вычислить, понимаете? Вы выбираете событие и рассчитываете такую функцию распределения, чтобы вероятность этого чрезвычайно маловероятного события увеличилась на много порядков. Это вычислить достаточно просто, да. Но доктор Гамов прекрасно понимал, что при этом меняется форма всего распределения. Другие чрезвычайно маловероятные события смещаются в центр – и наоборот. И это уже не рассчитаешь, пока, во всяком случае. Думаю, что и потом не удастся – хаос нарастает, и распределение становится все более сложным из-за включения событий, которые еще вчера были невозможны в принципе…

      Да, именно так: если исключить заведомо невозможное, то оставшееся и будет истиной, какой бы невероятной она ни казалась. Старик Холмс прав, конечно…»

      * * *

      Детектив Сильверберг проводил Бернса до выхода. Оба молчали – все было сказано, личных отношений между ними не возникло, говорить было не о чем. Физик детективу не нравился, физика детективу не нравилась. Дело никогда не будет закончено, останется привычным «висяком», каких много, и от занудных объяснений Бернса ничего не изменится ни в формулировках, ни в уже написанном обращении к окружному прокурору с просьбой о продлении срока расследования.

      Бернс протянул Сильвербергу руку, но детектив сделал вид, что не заметил. Или действительно не заметил, мысли его витали в пространстве, а взгляд остановился на облаке, висевшем в небе за окном и похожем на пухлую кошачью морду.

      – Наверно, наш разговор записывался? – спросил Бернс. – Я бы не хотел, чтобы… Это не вошло в текст заключения и…

      – Нет, – буркнул Сильверберг. – Записываются официальные допросы подозреваемых и свидетелей. А вы… – он помолчал, подыскивая наиболее правильное определение, – гость.

      Бернс кивнул. Он хотел поскорее уйти, но не мог не задать вопрос, все время вертевшийся на языке.

      – Вы так и не сказали… И в прессе этого не было… Только то, что удар нанесен секачом, и что сам Николас… доктор Гамов не мог это сделать. Но экспертиза должна была показать, как