Коготь казуара. Ирина Критская

на десяток, но очень продвинутых препаратов, как у них, скучать не давало. Особенно ей, заместителю по качеству, на которую сыпались все плюхи – и со стороны начальства, и со стороны цехов, и со стороны многочисленных проверяющих.  Поэтому думать о личном Маргарите было не просто некогда, это личное исчезало из её жизни напрочь в течение рабочего дня. Какая личная жизнь может быть у сбесившейся белки? Или у робота? Вот-вот…

      К вечеру, уже на полусогнутых пробираясь в свой кабинет, Маргарита встретила Самого. Был у них на фабрике такой небольшой закоулочек, уютный уголок, прикрытый от глаз проходящего огромными, обнаглевшими от сладкой жизни в горшках толстопузыми болотными пальмами, в этом уголочке Маргарита обожала упасть в мягкое кресло, закрыть глаза, расслабиться, как на приёме у психотерапевта и так посидеть, медленно и размеренно дыша, чувствуя, как отступает напряжение и тает накопленный за день негатив. Сегодня она еле дождалась, когда весь народ разбежится по домам, потому что именно тогда, там можно будет выкурить запрещённую сигарету, нырнула в свой оазис и аж ойкнула от неожиданности – в её кресле, вальяжно откинувшись, широко расставив толстые ноги, и свесив  бульдожьи щеки ниже бабьего плоского подбородка, сидел Аполлинарий Львович. Увидев Маргариту, он довольно кивнул, показал ей на небольшой стульчик рядом и, дождавшись, когда она сядет, положил пухлую, сплошь поросшую рыжим пухом руку ей на колено и хозяйски его сжал.

      – Слыхал, что ты, матушка, мужиков принимаешь? Да по мелочи больше, водители там, аппаратчики какие, курьеры… А? Курьеров любишь?

      Маргарита сидела, как окаменелая, не смея дышать, а рука Самого медленно ползла вверх, морща тонкую ткань модной юбки.

      – Так ты и ко мне зайди. Уважь, не убудет, думаю, а пожилому человеку приятно.

      Аполлинарий говорил мягко, ласково, вибрируя голосом, как старый кот по весне, но глаза его были неприятными – холодными, равнодушными, злыми. Он снова стиснул ногу Маргариты, больно, впившись ногтями. И резко, отрывисто повелел, глядя в сторону.

      – Завтра. В пять!!!

      …

      Ночью дождь прекратился, лунный бок, похожий на край оловянного половника, торчащего из черничного киселя, светил из-за тучи противно и тошнотно, до головной боли. До шести проворочавшись, Маргарита встать не смогла, свинцовая голова не поднималась с подушки, мало того, что она дико болела, так ещё и кружилась, как после хорошей вечеринки. Кое-как сев на постели, она пыталась позвать мужа, но только просипела еле слышно, в воспаленном горле кто-то прокручивал острие, и, поняв, что муж её вряд ли услышит, дотянулась до телефона. Вовик трубку взял сразу, цекнул изумленно и уже через полчаса открывал своим ключом дверь Маргаритиной квартиры.

      – Ой, ей, красота моя. Давай-ка ка доктора Айболита звать. А то твой суженый – вон, грамоту тебе начертал, к мамке под юбку удалился. Там теперь сидит. Я его встретил, прёт, как танк, напомадился.

      Маргарита ничего не понимала и, как через водную завесу, смотрела, что делает Вовик –