Взгляд через плечо. Ирина Сабенникова

– заложница взвинченных нервов, оборван

      день за столом.

      Суть моя запирается праведным словом,

      Но господствует ложь,

      Мы чуть-чуть пригубили безумства, пред Богом

      Истины не тревожь.

      Что имеем, по ветру, конечно, развеем,

      Времени не скопив,

      И окажется небо само фарисеем,

      Утро испив.

      Я тебя запираю в себе неизменно —

      Выпустить жаль,

      А другим достается

      Надежда, измена, в крошках печаль.

      Вижу сны твои на рассвете

      и стихи.

      И люблю тебя словно дети —

      без тоски.

      Ночные пионы

      У Курского пионами торгуют

      такого непредвиденного цвета

      – лилово-черными, у ночи нашей где-то

      имело веко цвет почти такой.

      Темнело рано, сумерки жгли лес,

      и каменных дубов бездымно тлели ветви,

      лилово-черный плес гасил пожар небес,

      беспомощно еще горели ветлы,

      а мы, притихнув, пили неба мглу,

      в бокалах на столе плескалось наше море,

      и горечью обид гремело где-то горе,

      затеяв предвечернюю игру.

      Теперь у Курского я на сквозном ветру

      ночных пионов покупаю шапки

      у смуглолицей, как колдунья, бабки

      и в памяти событья берегу.

      Две капли

      Мы целовались на узкой дорожке возле Спасо-Андроникова монастыря, останавливались через каждые полтора метра, целовались и снова двигались. И все это наше движение напоминало вальсирование вокруг высоких монастырских стен. Голова кружилась от весеннего воздуха, от бесконечных и долгих поцелуев, от невозможности и глубины того чувства, которое захватило меня так неожиданно.

      – Давай обвенчаемся, – неожиданно предложил мой спутник.

      – Нет, – ответила я. И вдруг поняла, что только что могла навсегда разрушить свою устоявшуюся, но ставшую какой-то скучной жизнь. Разрушить и создать новую, а может быть, и не создать. Разрушить представления моих детей о морали, которое я воспитывала в них с такой тщательностью. Дружеские отношения с мужем, поскольку они всегда были скорее дружескими, чем какими-либо еще. И все это, балансируя на тончайшей границе, отделяющей свет от тьмы. Хотя я уже не знала, что есть свет, а что тьма.

      – Нет, – повторила я и почувствовала облегчение, которое испытал, возможно, непроизвольно и мой спутник.

      «Зачем нам венчаться, – думала я, – мы и так неразрывно связаны судьбой. И может ли быть связь более крепкая, чем эта? Мы есть одно целое. Как две капли, упавшие в придорожную пыль, начинают двигаться друг к другу, не замутняясь и не смешиваясь со всяким сором, и вдруг сольются в одно и только потом исчезнут, впитавшись землей».

      Я почти болезненно чувствовала это притяжение, днем и ночью влекущее нас навстречу друг другу, заставлявшее просыпаться на рассвете и писать. Он был во мне и вне меня и всем, что меня окружало. Большее было несовместимо с жизнью.

      – Нет, – сказала я еще раз, и мы продолжили вальсировать, перемежая движение поцелуями, глубокими и страстными, задыхаясь от желания и ежесекундно рискуя слиться в одно и быть поглощенными землей.

      К