Копчёная селёдка без горчицы. Алан Брэдли

ладоней, схвативших мои конечности, – перевернули меня вверх тормашками. Теперь я стояла на голове, и кто-то держал меня за щиколотки.

      Я задыхалась, мои легкие наполнились острым земляным запахом картошки, хранившейся в мешке. Кровь прилила к голове.

      Проклятье! Мне следовало раньше сообразить, что надо пинаться. Теперь уже слишком поздно.

      – Шуми сколько хочешь, – прошипел второй голос. – Никто тебя не спасет.

      С отчаянием я поняла, что это правда. Отец уехал на день в Лондон на филателистический аукцион, и Доггер отправился с ним, чтобы купить секаторы и крем для обуви.

      Мысль о грабителях в Букшоу была неправдоподобна.

      Оставались Даффи и Фели.

      Странное ощущение, но я пожалела, что это не грабители.

      Я припомнила, что в целом доме только одна дверная ручка, которая скрипит: на двери, ведущей на лестницу в подвал.

      Она скрипнула.

      Через миг, словно подстреленного оленя, меня взгромоздили на плечи моих пленителей и поволокли вперед головой в подвал.

      Внизу меня грубо повалили на плитки, и я ударилась локтем, мой крик боли отразился эхом от сводчатых потолков, и следом послышалось чье-то тяжелое дыхание.

      Чьи-то туфли шаркнули по камню недалеко от того места, где я лежала.

      – Молю о молчании! – прокаркал замогильный голос, прозвучавший искусственно, будто исходил от жестяного робота.

      Я издала еще один вопль и, боюсь, могла даже не сдержать всхлип.

      – Молю о молчании!

      То ли от неожиданного шока, то ли от липкого холода подвала, я не уверена, но я начала дрожать. Примут ли они это за проявление слабости? Говорят, что некоторые маленькие животные инстинктивно притворяются мертвыми в случае опасности, и я осознала, что я такая же.

      Я делала неглубокие вдохи и старалась не шевелить ни единой мышцей.

      – Освободи ее, Гарбакс!

      – Да, о Трехглазая!

      Иногда мои сестры развлекались, внезапно примеряя роли неких эксцентричных созданий, еще более эксцентричных, чем они были в повседневной жизни. Они обе знали, что это развлечение почему-то особенно меня расстраивает.

      Я уже узнала, что сестринские отношения, словно Лох-Несс, таят в себе нечто необъяснимое, но полагаю, что только сейчас я осознала, что из всех невидимых связей, объединивших нас троих, темные – наиболее сильные.

      – Прекрати, Даффи! Прекрати, Фели! – закричала я. – Вы меня пугаете!

      Я несколько раз убедительно по-лягушечьи дернула ногами, как будто была на грани припадка.

      Мешок неожиданно сдернули, перевернув меня лицом вниз, на камни.

      Единственная свеча, стоящая на деревянном бочонке, прерывисто мерцала, ее бледный свет отбрасывал темные тени, танцующие среди каменных арок подвала.

      Когда мои глаза приспособились ко мраку, я увидела лица сестер, гротескно светившиеся в тенях. Они нарисовали