Слепая зона. Ксана М

Ревнуешь?

      – Ха―ха. Очень смешно. ― убрала остатки еды в холодильник, а затем повернулась к нему. ― Не хочешь ― не отвечай. Я спросила, чтобы поддержать разговор.

      – Я так и понял, ― ответил он, вновь улыбаясь своей фирменной чеширской улыбкой.

      Я выдохнула и закатила глаза.

      – Спокойной ночи, ― бросила, решив, что пора уже расслабить дымящийся мозг.

      – Сладких снов, Монро. ― ответил Мак, а затем добавил. ― Спасибо за ужин!

      – С тебя сорок баксов! ― съязвила в ответ, услышав, как он расхохотался.

      Никки

      Я солгала Барби, но ей об этом было знать необязательно.

      Сна не было ни в одном глазу, поэтому я разложила краски, воткнула в уши наушники, включив любимую песню Боба Марли, а затем завязала на глазах повязку и сделала первый мазок.

      По телу разлилось приятное тепло, и я погрузилась в совершенно иной мир ― свой мир. Наполненный мечтой, таинственностью, упоением и спонтанностью. Мир, который не подчинялся законом логики. Мир, в котором было возможно абсолютно всё.

      Меня часто спрашивают ― что испытывает художник, когда рисует? Но за долгие годы я так и не нашла подходящий ответ. Да и нужен ли он?

      Художник не только видит окружающий мир, но и слышит его, говорит с ним, ощущает, трогает и пробует на вкус. Его чувства и мысли обладают звуком, цветом, формами и даже ароматом. Эти творческие мысли превращаются в силу любви, и именно эту любовь своими мазками он выплескивает на холст.

      По своей сути, художники ― те же дети. Они видят цвета ярче, чем те есть на самом деле, а время для них течет размереннее.

      Так, грибник видит в лесу грибы, художник ― гармонию.

      Он чувствует лес, шершавость коры его деревьев, влажность утренней росы.

      Чувствует всё. И иначе.

      И я чувствовала так же ― иначе.

      Особенно, когда закрывала глаза.

      Когда я прервалась, чтобы посмотреть на результат ― часы показывали шесть сорок две. Усталость всё-таки взяла своё, и, решив не загонять себя в самом начале, я позволила себе немного вздремнуть. Проснулась около девяти. Подумала спуститься за кофе, а затем порисовать ещё пару часов в тишине.

      Но мои планы были нарушены раздражающим грохотом, донесшимся с кухни.

      Я направлялась туда, уже представляя, как убью придурка Маккейна, но застыла на пороге, как вкопанная. Сморгнула. Затем снова. И снова. Не помогло.

      А это означало, что огромный незнакомец в фартуке с Микки Маусом (откуда, блин, у Маккейна вообще такой фартук?!), носящийся по кухне и что-то жарящий на сковороде ― был реален. Вероятно, он ощутил моё присутствие, потому что в следующую секунду повернулся и расплылся в приветливой улыбке:

      – Привет. Ты, должно быть, Никки?

      – Э―эм… да-а-а. А ты?…

      – Я Техас.

      – Техас? ― моргнула я. ― Это твоё имя?

      – Вообще-то что-то вроде погоняла, ― улыбнулся он шире, продолжая бесцеремонно шуровать по кухне, ― так меня зовут друзья. Но вообще я Сейдж.

      – Сейдж. ― повторила, наблюдая за тем, как он переворачивает оладьи. ― Мне, конечно, очень приятно и всё такое, но, может быть, ты всё―таки объяснишь,