Перстень Лёвеншёльдов. Сельма Лагерлёф

шелковых волос ко мне склонив волну,

      «Не верь, – любимая мне прошептала с болью, —

      Что дальние края по смерти душу ждут.

      Вот я, когда умру, я не прощусь с тобою,

      Не улетит душа в далекую страну,

      В твоей душе она найдет приют».

      О, смерть нам скорую готовила разлуку.

      В последний раз в ту ночь ее держал я руку

      И целовал ее волос волну.

      За этот год не раз, томясь душой больной,

      Я ночи проводил в плену воспоминаний,

      Лишь лунный свет с тех пор мне горек и постыл:

      Он видел нас вдвоем в часы ночных свиданий,

      В ее слезах дрожал и нежно серебрил

      Склоненную ко мне ее волос волну.

      Но как смириться мне с той мыслью безутешной,

      Что суждено душе ее безгрешной

      Страдать в душе моей, и грешной, и больной?[17]

      – Йёста, – шутливо произносит Анна, меж тем как горло ее готово сжаться от страха, – о тебе говорят, что ты пережил намного больше поэм, чем сочинили иные, те, которые всю свою жизнь только этим и занимались. Но знаешь, тебе лучше сочинять по-своему, то, что тебе более привычно. А это всего лишь плод ночной бессонницы, правда?

      – Ты не очень-то снисходительна ко мне.

      – Прийти и читать стихи про смерть и несчастье! Как тебе не стыдно?!

      Йёста уже не слушает ее, его взгляд устремлен на молодую графиню. Та сидит совершенно окаменевшая и неподвижная, словно статуя. Ему кажется, что она вот-вот лишится чувств.

      Но с ее уст с невероятным трудом срывается лишь одно-единственное слово:

      – Уходите!

      – Кто должен уйти? Это я должен уйти?

      – Пусть уйдет пастор, – запинаясь, еле выговаривает она.

      – Элисабет, замолчи!

      – Пусть спившийся пастор оставит мой дом!

      – Анна, Анна, – спрашивает Йёста, – что она имеет в виду?

      – Тебе лучше уйти, Йёста!

      – Почему я должен уйти? Что все это значит?

      – Анна, – произносит графиня Элисабет, – скажи ему, скажи ему!..

      – Нет, графиня, скажите ему сами!

      Стискивая зубы, графиня преодолевает волнение.

      – Господин Берлинг, – говорит она, подойдя к нему, – вы обладаете удивительной способностью заставлять людей забывать, кто вы такой. Недавно я услышала рассказ о смерти Эббы Доны. Известие, что она любит недостойного, убило ее. Ваша поэма дала мне понять, что этот недостойный – вы. Я не могу лишь понять, как это человек с таким прошлым, как у вас, может показываться в обществе порядочной женщины. Я не могу этого понять, господин Йёста. Теперь я изъясняюсь достаточно ясно?

      – Да, графиня. В свою защиту я хочу сказать лишь одно. Я всегда был убежден в том, что вам обо мне все известно. Я никогда ничего не пытался скрывать, но ведь не очень-то весело кричать на всех перекрестках о самых горьких бедах своей жизни, тем более – самому.

      Он уходит.

      В этот миг графиня Элисабет наступает своей узенькой ножкой на букетик голубых звездочек.

      – Ты сделала то, чего я хотела, – сурово говорит Анна Шернхёк графине. – Но теперь конец нашей дружбе. Не думай, что я могу простить твою жестокость к нему:

17

 Перевод Д. Закса.