Золото Ван-Чина. Премия имени Ф. М. Достоевского. Григорий Корюкин

деревья превращаются в кучу мусора на обочине. Тайга уничтожается железной ненасытностью людей. Кто сказал, что миром правит красота? Нашим миром правит алчность. И это только дорога. А если здесь в тайге заработает прииск? Не будет больше реки Ван-Чин. Будут кучи отвалов вместо русла. Груды бесформенных галек и валунов. Будет уничтожена целая система жизни. Все живое загонят, как американских индейцев в резервации, – в биосферные заповедники.

      Никаким золотом нельзя будет откупиться за содеянное уничтожение и уродование красоты местных ландшафтов. Вот так гибли цивилизации. Чем государство лучше хунхузов, если своей вседозволенностью превращает в тлен целые территории? Так стоит ли биться за эту маленькую беспризорную россыпь, от которой бед в стократ больше, чем пользы?

      Вот так я шел, переполненный противоречиями, спорил сам с собой и делал зарубки на живых деревьях, причиняя им боль. Между тем, бульдозеры злобно рвали ковшами землю, круша все на своем пути, и не было силы, чтобы остановить этих железных монстров. До реки Ван-Чин оставалось буквально 100 метров.

      Вдруг я увидел человека в штормовке, который шел уверенной решительной поступью навстречу нам. В руке он держал карабин. Стальное дуло с черным грозно дышащем отверстием смотрело на меня. У меня по спине пробежал холодок. Это был Матвей Промырьев.

      – Всем стоять! Стоп. Сейчас буду стрелять! Я вам не дам загубить реку. Глушите двигатели!

      – По какому праву? Кто вас уполномочил?

      – Это мой дом! И я его буду защищать. В тюрьму пойду, но не дам долину реки загубить.

      – Послушай, Матвей, давай поговорим по-хорошему.

      – Все разговоры пустые. Я буду стрелять!

      Его лицо светилось твердой решимостью и правотой. Он передернул затвор.

      Внезапно я перевел взгляд в сторону лагеря и увидел, что к нам бежит Вера. Она что-то кричит надрывным голосом. Подбегает ко мне и закрывает меня.

      – Не стреляйте! Прошу вас не убивайте нас! Мы ничего не сделаем Ван-Чину. Мы будем вместе с вами его защищать.

      Рука Матвея дрогнула. Он опустил карабин.

      – Я в женщин не стреляю. Скажите ей спасибо. И разворачивайте свою технику. Всех зверей перепугали!

      Ребята-бульдозеристы сами поняли, что надо сворачивать удочки. Выключили двигатели. Пошли к нам в лагерь обедать.

      – Пойдем к нам, Матвей, пообедаем. Потолкуем. Я сам к тебе собирался в район приехать.

      Мы все пошли в лагерь. Зина накрыла на стол. Вера села около меня. У нее дрожали руки.

      – Я тобой восхищаюсь, Матвей. Встать на пути танков с одним ружьем. Это противоречит всем нынешним законом бытия. Я много думал. И понимаю, что ты прав. Что нельзя гадить там, где хорошо и красиво. Где душа поет. Мы же не гадим в церкви. А природа – эта наша церковь, созданная для восхищения и поклонения. Мы же не крушим иконы. Почему мы должны крушить живой мир, созданный богом? Никакое золото не окупит потери, если мы потеряем Ван-Чин.