Полночь: 12:09. Ольга Дорош

с такими ситуациями.

      Помню, однажды шуточно боролись с Марией, кто кого повалит в снег и сядет сверху – тот и победитель. Я тогда случайно сломала ей нос. Ее пуховик был в крови. Огромные красные полосы, брызги, как будто прорвало трубу. Мы никогда не видели столько крови. Здорово перетрусили. Однако, даже тогда это было весело. Смеялись как ненормальные, пока шли в травмпункт.

      Или когда мы вечером провожали друг друга. Если она гостила у меня, то я шла провожать ее домой, возле ее дома мы прощались, и она уже шла провожать меня домой. Так могло было продолжать до бесконечности, однако мы нашли место, середину, между моим и ее домом. С этого места было видно оба наших дома, и когда мы расходились в разные стороны, то попадали домой одновременно, это было очень по–дружески. Это было справедливо!

      Не то, что утром, в аудитории. После лекции Мария что-то мямлила в свое оправдание и старалась не смотреть мне в глаза. Это было необычно. И тревожно. Я не хотела думать о ее поведении, почему оно так резко изменилось. Списала все на Алима.

      Однако сейчас опять что–то изменилось. Мария смотрела на меня как-то странно.

      – Прости, но я должна идти, – она помолчала. – У тебя же есть дядя. Ты не могла бы сходить к нему?

      У меня как будто весь воздух выбили из легких, как будто кто-то ударил меня коленом под дых. Я смотрела на Марию и не могла ничего понять. Мне казалось, что она сейчас засмеется и скажет, что это просто шутка, что мы не пойдем в коммуналку тети, что мы будем гулять всю ночь, а утром пойдем в колледж. Завтра последний день нашего обучения. Осталось совсем немного. Почему бы не провести этот вечер вдвоем. Точнее втроем.

      Я совсем забыла про Алима. Он же топтался в стороне от нас, как будто ждал продолжения. Его черные глаза были напряжены, губы поджаты. Кажется, ему было неприятно находиться тут. Он смотрел на меня как-то странно, словно хотел что-то сказать, но не решался.

      Я снова повернулась к Марии.

      – Мари, ты же знаешь, что я очень давно не общалась с дядей. Я даже не знаю его точного телефона.

      Я старалась говорить так, чтобы не выдать дрожи в голосе. Мне не хотелось устраивать сцену ревности и не хотелось навязываться к Марии. Гордость не позволяла мне унижаться. Однажды, она меня и погубит.