Гавриил, или Трубач на крыше. Валерий Заворотный

Правда, в силу некоторых обстоятельств, у меня сегодня не всё ладно с памятью. Надеюсь, вы извините.

      На сем речь его закончилась.

      Губин внезапно обмяк и почувствовал, как всё тело, прежде будто налитое свинцом, расслабилось. Тупая боль в затылке исчезла.

      Незнакомец, прослушав ахинею, закрыл глаза, опустил руку и замер в таком положении.

      Василий пошевелился, глянул по сторонам, а когда вновь обратил взор к бородатому, увидел, что тот каким-то дивным образом изменился. Лицо его утратило бледность, порозовело и разгладилось. А главное – перестало исходить от него это гнусное сияние, что больше всего пугало сантехника.

      – Ладно, – сказал бородач, открыв глаза, которые тоже вроде как потеплели. – Ладно, Вася. Давай познакомимся.

      При этих словах Губин оторопел. Не потому, что не понял их. Понять-то он как раз всё понял. Чего тут было не понять-то? Но голос… Голос бородатого стал иным, напрочь не похожим на прежний. Что-то знакомое почудилось Василию в этом голосе. Но что именно, осознать он не мог.

      Когда бы осознал, оторопел бы еще больше.

      Незнакомец заговорил его, Василия, голосом. Но, как известно, не дано нам слышать собственный голос, а лишь отраженное эхо. Потому, услышь мы свой истинный голос со стороны, хоть и знакомым он нам покажется, но не всякий и не сразу его узнает.

      Не узнал и Василий.

      Гость между тем продолжал.

      – Зовут меня, Вася, Гавриилом. Да только вряд ли слыхал ты когда обо мне. Я, видишь ли… – Он замолчал, подбирая слово. – Посланник я, Вася… На Землю вашу грешную послан… Такие вот дела.

      «Точно – псих», – подумал сантехник. Хотя уже то, что бородач заговорил по-человечески, придало ему бодрости.

      Оставалось выяснить, сможет ли он сам – Губин – снова заговорить по-человечески.

      Василий попробовал разомкнуть губы. Получилось. Он вдохнул, зажмурился и сказал: «А-а-а». Вроде бы вышло.

      Губин приободрился, уже смелее глянув на гостя.

      Теперь надо было держать ухо востро. Надлежало вызнать у старикана, как тот здесь оказался. Было ясно, что проник он в квартиру, пока Василий спал. Это факт. Но для чего проник и где взял ключи (если только не ломал замок), предстояло выяснить. Неплохо было бы разузнать и насчет медной штуковины, которую бородатый держал в руке. Не нравилась Губину эта штуковина. Очень не нравилась.

      Василий собрался с духом и, стараясь, чтобы голос его звучал поприветливей, спросил:

      – Посланник, говоришь? На Землю, говоришь, послан? Это как же? Это в каком смысле? Вроде архангела, что ль?

      Гость посмотрел на него с укоризной:

      – Не веруешь?

      – Верую, верую, – поспешно выпалил Губин и коряво начертал в воздухе что-то вроде креста.

      Лицо балахонщика снова помрачнело.

      – Грех! – произнес он прежним своим басом. А затем, опять перескочив на человеческий голос, тихо добавил: – Бесстыжая твоя морда.

      Василий постарался изобразить раскаяние. Он опустил голову, не переставая, впрочем, следить за пришельцем.

      – Ну,