Мирная жизнь. Александр Алейников

смуглые ребята, торгующие «Манго по девяносто», или раздающие газету «Ас-Салам». От остановки будут бегать маленькие оранжевые маршрутки или длинные муниципальные автобусы с троллейбусами. Водители попутно успеют переглянуться и козырнуть рукой друг другу на светофорах, матеря таксиста, занявшего остановку.

      Трубы котельных вдалеке, извергающие клубы вертикального пара с октября по апрель, теперь молчат. У каждого подземного перехода сидит парнишка со своей грустной историей целого поколения, и толкает всякую дребедень, а на его пластиковом столике музыкальная колонка торжественно произнесёт зацикленную запись: «Наушники и зарядки по сто рублей. На андроид и на айфон».

      «Скорая» пронесётся на красный через ближайший перекрёсток с включенными мигалками и орущей сиреной, от чего стаи голубей встрепенуться и покинут свой насиженный плацдарм. Оранжевый дворник сметёт на проезжую часть остатки весны. Другой будет облагораживать разноцветные клумбы к новому сезону. Цыгане иной раз обойдут свою землю в поисках дураков, к которым можно присосаться. Если хоть копейку им сунешь – пиши пропало. Век не отвянут. Затем из ниоткуда выползет полицейский патруль и всех разгонит под витиеватый матерный перебор в качестве сопровождения.

      Беспокойство. Именно это то чувство будет дышать тебе в спину каждый раз, когда ты высовываешь голову из своей однокомнатной норки. На улицах обитает великое разнообразие человеческой злобы и грубости.

      – Хороших везде мало. – говорила Надя. – Просто там, откуда мы с тобой приехали, злые – не очень злые, а здесь – очень. Обратная сторона капитализма. Большой город перемалывает людей, заставляя искать спасения в перемалывании себе подобных.

      Скверно, но душевно, черт возьми!

      Надежда просилась посидеть у меня, так как её хоромы не располагают местом ставить всю эту Шайтан-машину с трубками и углями. Уж очень ей нравится эта хреновина. Но гораздо больше, ей нравится учить меня жить. Или это я слишком много на себя взваливаю? Может, она со всеми такая напористая?

      Она говорила, что тем, кто беспамятно твердит, о том, что в здешних краях от силы тридцать солнечных дней в году, надо помогать. Помогать подкинуть денег на билет до дома, ибо они в городе дай Бог пару дней. Мол, погода здесь такая же, как и в той же Москве или Архангельске, во всяком случае – в промежутке от поздней весны до поздней осени. С нескрываемым сарказмом велит мне больше слушать тех, кто привык ходить в очках известной расцветки. И как прикажете их различать? Её излишняя категоричность глубоко оседает в подкорках.

      – Это не категоричность. – как-то возразила она. – Это определённость.

      – Видишь? – начала она однажды утром, озираясь на улицу за окном. – Бабушки сидят, сомкнув ряды. Кто-то торгует цветами, кто-то старым трикотажем. А полифоническая гавань уличного ритма им до лампочки. Они ещё помнят, всё то, про что мне рассказывали родители.

      – Как на месте Купчино были деревянные