Танго с призраком. Орильеро. Галина Дмитриевна Гончарова

проверяли вдвое чаще – им же проще обернуться ко злу, правда?! Не притесняли лишний раз, но приглядывали. Пусть и доброжелательно.

      И это пугало. Так что в храм Антония входила с определенной настороженностью. Оглядывалась по сторонам, но ничего такого в нем не было.

      Сводчатые потолки, расписанные фресками стены, Творец всего сущего, его святые…

      Вот икона брата Томмазо.

      Как живой… седые волосы, яркие темные глаза, черные брови, орлиный нос. Почему он?

      Знак. Белая ряса – и на ней знак раскрытой окровавленной ладони. По преданию, когда творец спускался в мир, над ним решили подшутить – и протянули ему раскаленный гвоздь. Творец послушно взял его. А когда спросили: больно? Творец раскрыл ладонь, обожженную и кровоточащую, и сказал, что это – не боль. А вот сердце его за людей болит сильнее. С тех пор символ Храма – раскрытая ладонь, обагренная кровью.

      А вот и…

      Монах, который подошел к ним, был просто картинным священником. Иначе и не скажешь.

      Белейшая сутана, седые волосы, падающие на плечи и спорящие с ней белизной, седая же борода, черные брови – и умный серьезный взгляд карих глаз. Кажется, это просто маска. Вроде как шулер иногда и таном представится, и пиджак с золотыми пуговицами наденет.

      Вот и здесь.

      Все видят белейшие одежды и участливую улыбку.

      А что под ними?

      Что внутри?

      Антония решила глубоко не заглядывать. Целее будет. И преклонила колени, как полагается.

      – Благословите, отче.

      – Да пребудет Творец в твоей душе, дитя, – и уже ритане Розалии: – Я ежедневно молюсь за вашу семью, чадо. Все ли у вас благополучно?

      – Отче Анхель, ко мне приехала племянница… к моему мужу, – чуточку скомкала рассказ ритана. Волнуется. – Я бы хотела, чтобы вы, с вашим опытом, с вашим умом, поговорили с девочкой. Антония, это отец Анхель. Отец Анхель, это Антония Даэлис Лассара.

      – Лассара?

      – Да, темный источник, – согласилась ритана Розалия.

      Антония смотрела в пространство.

      Не знаешь, что делать?

      Не делай ничего!

      – Что ж. Пойдем, дитя, я приму у тебя исповедь. Кто твой духовник?

      – У меня его нет, – безразлично ответила Антония.

      Интересно, сколько Араконы отваливают на храм, что ради них такие представления устраивают?

      – Почему?

      – Потому что моему отцу стало не до церкви, – тон Антонии оставался таким же ровным и невыразительным. – Когда умерла моя мать, он… заливал горе вином.

      Как же не хочется это произносить. Больно!

      Но – подавитесь, стервятники!

      Антония отлично понимала, что никто ее из церкви просто так не выпустит, не рассмотрев, как интересную зверушку, не потыкав палочкой, не потормошив, и решила приоткрыть створки. Ни к чему ей интерес столь серьезной организации.

      С церковью дружить надо. Особенно некромантам…

      – Горестно слышать это. Последний потомок рода Лассара – и такое…

      – Мой отец – не урожденный Лассара. Он принял эту фамилию ради моей матери.

      Скажи