Птицы в небе. Татьяна Тихонова

перед человеком, в руках которого сосредоточена реальная власть. Вот захочет он выслушать разглагольствования его, Ивана Дорофеева, благодушно, и выслушает, а не захочет – может вытолкать в шею. Но потерять работу – это ещё полбеды, он ведь может ещё и доложить в полицию.

      – Ну-у, – протянул он, сделав маленький глоток ароматного чёрного чая, – положим, потребовать повышения заработной платы они могли и так, без веяний духа свобод из Внеземелья. На днях я видел семью из рабочего посёлка. Всё-таки положение их ужасно.

      – Эта семья, они работают у меня? – быстро спросил Игнатьев, подавшись вперёд.

      – Нет, мать-проститутка и две дочери, – Иван откинулся вглубь кресла, будто инстинктивно пытаясь увеличить сократившееся вдруг расстояние между ним и собеседником, почувствовав к тому же, что переел, и пожалел, что осилил так мало, больше в него попросту не входило, сказывались частые сидения на вынужденной диете.

      Игнатьев расхохотался. Дорофеев покраснел и добавил:

      – Хорошо, оставим мать. А дочери? Вы полагаете, их ждёт лучшая доля, если они будут трудиться? Где? На фабрики женщин берут неохотно. В гувернантки и прислугу нужны протекция или хотя бы небольшое образование. А их просто нет… Но оставим и их. Что такое «не на что жить» знакомо и мне. Не понаслышке, Михаил Андреич. Не хотелось бы об этом. Но… о лучшей доле мечтает каждый.

      Игнатьев молчал. На все эти вопросы он давно для себя ответил.

      – Вы, полагаю, в бога веруете, Иван, можно я к вам так буду обращаться? Сейчас, знаете ли, нельзя быть уверенным в этом, поэтому я лучше спрошу, – сказал он, наконец.

      – Да. – Иван, напрягшись, будто его сейчас ударят, ответил коротко сразу на оба вопроса.

      – Думаю, что все доли в этом мире раздаёт нам бог, – сказал очень серьёзно Игнатьев.

      – И смотрит потом, как каждый распорядится своей долей, – отрывисто ответил Иван и встал: – Прошу прощения, Михаил Андреевич. Боюсь, что испытываю ваше терпение. Благодарю за чай.

      Михаил Игнатьев улыбнулся, понимая, что собеседник ушёл от разговора, боясь наговорить сгоряча лишнее. И тоже встал.

      – Знаете, я принял решение взять вас на работу. Старику Глазьеву я платил двести рублей в месяц. Вам на первых порах обещаю платить сто двадцать. Как? Вам кажется это справедливым? – он продолжал улыбаться, настроение у него было хорошим, ему отчего-то казалось, что сейчас он будто поговорил с сыном.

      – Да. Спасибо, – растерянно ответил Иван, однако краснея от удовольствия, о такой сумме он и не думал.

      Сто двадцать рублей в месяц плюс рента. У него будет мясо на завтрак и новые сапоги. И буженина… Надо будет сказать Анюте, чтобы она больше не брала в той лавке.

      – Приходите завтра. К десяти утра сюда же. Тогда и обговорим детали.

      – Хорошо. Благодарю, Михаил Андреич, – ответил Иван, проходя к двери.

      Игнатьев видел смущение и удивление в его глазах и удовлетворённо кивнул:

      – До свидания.

      Попрощавшись, Иван вышел. Принял пальто и шляпу от услужливого,