Когда улетают скрипки. Мария Фомальгаут

какой-то испанец. Вспомнились какие-то жуткие истории про руссо туристо, которые стреляли по дорогим сервизам, били зеркала или совали петарды в апельсины…

      Старое блюдце для пирожных внимательно смотрело на разводы клубничного джема. Я уже знал, что оно гадает на разводах, пытается увидеть в них будущее.

      – Сегодня будет беда, – сказало старое блюдце.

      Мы зашикали на него, нам и так было не по себе.

      – Кто-то разобьется. Кто-то сегодня обязательно разобьется. Здесь. За этим столом.

      – Ой, перестаньте, – вздохнула сахарница.

      – Я чувствую это…

      Я смотрел на чашечку с розочкой. Не отрываясь. Человек с мясистым лицом отчаянно жестикулировал, держа чашечку, я все ждал, когда раздастся предсмертный звон. С какой бы радостью я вырвал у него из рук мою чашечку, увёл бы её далеко-далеко…

      Мы молчали. Даже старый чайник не говорил про гражданский долг и правь, Британия.

      Я прислушивался к обрывкам фраз, нет, даже не просите, шестьдесят процентов, моё последнее слово… Честно скажу – мне было страшно. Наверное, великие королевские сервизы так не боялись, когда мелькали в руках у коронованных особ. Но я не был королевским сервизом…

      – Разводы на джеме показали ворона и крест, это знаки смерти, – вздохнуло старое блюдце.

      Я посмотрел на разводы джема, и, хоть убейте, ничего в них не увидел.

      Люди что-то обсуждали. Людям не было страшно. В который раз я подумал, почему люди не бьются.

      Я подумал, почему люди не бьются.

      И в этот момент я почувствовал, что рука худого мужчины больше не сжимает меня.

      Свободный полёт… вот как это бывает…

      Узкая ладонь с длинными пальцами подхватила меня, я даже не успел расплескать чай. Худой мужчина поставил меня на блюдце, продолжал говорить что-то, нет, я настаиваю, пятьдесят на пятьдесят, или ты судьбу Игорёшина забыл?

      Чашечка посмотрела на меня, как казалось мне, с обожанием. Я торжествующе глянул на большое блюдце, аг-га, обманули судьбу, вот оно как бывает…

      Старое блюдце не согласилось.

      – Я чувствую… я чувствую беду…

      Чаепитие плавно подошло к концу, нас унесли на кухню. Это тоже было страшно, но уже не так страшно, я знал руки официанток и посудомоек, которые бережно прикасались к нам, боялись сделать больно…

      Я оглядел нас и спохватился, что чашечку с розочкой еще не принесли.

      – Я чувствую беду, – сказало старое блюдце.

      Мне очень захотелось расколотить его, чтобы оно замолчало раз и навсегда.

      – Ну вот, верные сыны и дочери отечества, вы достойно выполнили свой гражданский долг…

      И тут раздался звон.

      Громкий.

      Оглушительный.

      Там. В зале. Я даже не сразу сообразил, что никто из нас не может разбиться с таким грохотом. Стекло… нет, вроде даже не окно и не зеркало…

      Подруга чашечки с розочкой закрыла лицо ладонями, старое блюдце вздохнуло, о, святой Патрик. Чайник нахмурился.

      Мы