Дед. Марина Рюмина

Тела онемели, перестали что-либо чувствовать.

      – Вы, мужики, как хотите, – клацая зубами выговорил Санька, – А я сейчас ныряю, и на тот берег.

      – Не горячись, дурашка, – ответил Серега, – Мы у них в свете прожекторов как на ладони. Пристрелят.

      – А, все равно подыхать.

      Голова студента скрылась под водой. Метра через три Санька всплыл, вдохнул воздух и опять нырнул.

      Автоматчики на берегу всполошились, забегали. Несколько очередей, короткий вскрик, и голова студента вновь ушла под воду. На этот раз навсегда.

      – Эх, черт! Ну, что же ты, дурашка! – по щекам Сергея катились слезы.

      – Знаете, а может так и лучше, – сказал Степан, – Он хоть что-то попытался сделать. А мы тут просто так подохнем.

      – Я, если подохну, – как-то мечтательно заговорил Константин, – То сразу Богу счет предъявлю. Я не крал, не чревоугодничал, стрелял только на войне, а это дело святое. Стало быть, имею право на исполнение желаний. А так как я мало что в жизни получал из того, что желалось, то просить буду для всех. Вот ты, Серега, что в этой жизни хочешь?

      – Я, – слезы перестали катиться по его щекам, – Я все время хотел в Москве побывать, в Мавзолей сходить, Ленина увидеть. И в Ленинграде.

      – Ну, так я Богу и скажу: «Хочу, мол, чтобы Серега, пока всю страну не объездит, тут, у нас в раю, не появлялся». А ты, Степаха, чего хочешь? Степан, ты что молчишь? Степа!

      Степан приподнял веки, чуть слышно произнес:

      – Я, брат, раньше тебя Бога увижу, – и стал медленно оседать.

      – Степа, не надо, не умирай! Ты не можешь нас бросить! Степка-а-а!

      Над горизонтом поднимается солнце. Очкастый офицер подходит к реке. Двое из четверых русских дожили до рассвета.

      – Выходить на берег, – командует немец.

      Константин выходит. Натягивает мокрую одежду. Тщетно пытается согреться. Заходит в барак. Кто-то протягивает ему флягу. Делает глоток, другой, третий. Жидкость обжигает, приятным теплом разливается по жилам. Проваливается в небытие. Кто-то толкает его в бок, тормошит за плечи:

      – Коська, вставай. Да подымайся же. Опоздаем на построение.

      Возвращаются в барак. Доходит до соломы и снова проваливается. Кажется, его лихорадит.

      * * *

      Веселое солнце играет со мной в прятки. Оно то прячется в листве деревьев, то выглядывает из-за нее озорным лучом. Я ловлю солнечных зайчиков маленьким зеркальцем.

      – Пру-у-у, – дед натягивает вожжи и снимает меня с телеги. Ставит на поляну в огромную траву.

      В траве своя жизнь. Вот, сверкнув голубыми крылышками, прыгает кузнечик. Какая-то букашка смешно сучит лапками, пробираясь в цветок клевера. А какие красивые бабочки! А цветы! С листа шалфея снимаю божью коровку и зажимаю в руке.

      – Деда, угадай, что у меня в кулачке?

      Дед изображает сосредоточенное раздумье.

      – Наверное, ты нашла изумруд, который белка обронила?