Сто четыре недели. Стихи. Елена Никандрова

ано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      За чередой тягучих зим

      За чередой тягучих зим,

      За плотной тканью жалюзи

      И за отсутствием (в связи…)

      Тебя и многого другого,

      За летом, осенью, весной,

      Дремотой, болью головной,

      За книгой, лентой новостной,

      За смыслом сказанного слова —

      Я замечать перестаю,

      Как в доме рушится уют,

      И на стене часы не бьют,

      И не приходят часто гости.

      Я забываю наблюдать,

      Что лужи – тонкая слюда,

      И птицы мчат туда-сюда,

      И прибывают дети в росте…

      За размышлениями вслух,

      За обученьем ремеслу,

      Предоставлением услуг

      И прочим, прочим, прочим, прочим…

      Я близоруко, без очков,

      Иду, протиснувшись бочком,

      С полупустым своим сачком,

      Роняя бусины из строчек…

      Иду, не глядя далеко,

      На сопряжении веков,

      Поставив личное на кон,

      Туда, куда давно хотела.

      Не понимая, но учась,

      Что я не целое, а часть,

      И не прощаться, а – прощать —

      Мне будет самым главным делом.

      В голове моей

      В голове моей мыслям-птицам

      Не воркуется, не сидится.

      Разлетаются шумной стаей,

      Добывая себе еду…

      Мне дорогой ложится карта

      В середине, в конце ли марта.

      И витает вокруг, витает

      Ненасытный свободный дух…

      В голове моей гуще, гуще

      Вырастают лесные кущи.

      И кусты придорожной вербы

      Обнажают свои пушки’…

      Тесно чувствам, и думам тесно.

      Дирижер моего оркестра

      Торопливо и слишком нервно

      Репетирует в две руки…

      А над кущами купол неба

      Раскрывается ежедневно:

      То ли ярмарка будет, то ли

      Цирк бродячий  собрался к нам…

      Провода согревают птицы.

      У прохожих сияют лица.

      И афиша кричит: гастроли —

      В главной роли сама Весна!

      Е. К

      На чайнике написано Е.К.

      Две буквы – монограмма на металле.

      Их вырезала штихелем рука.

      И я себе такого намечтала…

      На улице Зеленской за Кремлем

      (Теперь уже название другое)

      Был выстроен большой кирпичный дом —

      Для причта и священников покои.

      За полверсты отсюда – главный храм.

      А во дворе каретная и кучер.

      И чайник кипятился  по утрам,

      Тот самый с деревянной гнутой ручкой.

      И подавали булочки к столу,

      С начинками – вишневой и творожной.

      Заваренный по правилам улун

      По чашкам разливался осторожно…

      Все это я придумала сама.

      Но правда в том, что ты в восьмидесятых

      Залез в полуразрушенный сарай

      И там нашел не клад, но уйму всяких

      Вещей, забытых кем-то. Был псалтырь,

      Огромный, рукописный и тяжелый,

      Подсвечники, подставки под цветы

      И чайник этот с ручкой обожженной.

      Не видя в этом страшного греха,

      Ты подарил, а я поцеловала…

      На чайнике написано Е.К.:

      Твоей рукой – мои инициалы.

      Вспоминай

      Я вспоминать, наверно, не устану:

      Дорога… небо… желтые поля,

      И мы вдвоем – в полотнах Левитана —

      Идем неспешно, бабушка и я.

      На ней простое платье за колено.

      И серебрятся пряди  в гребешке.

      Она идет под самым солнцем слева.

      Моя рука в ее сухой руке.

      Идем: с короткой стрижкою девчонка

      И женщина – седая голова.

      Мы говорим о ком-то и о чем-то,

      Но остаются в памяти слова:

      «Умру и я (не боги мы, а люди).

      Мне ничего не жалко, лишь детей.

      Когда-нибудь…