Лунный князь. Беглец. Виктор Харп

Сторожка быстро наполнилась дымом, чадом и запахом горелого. Отложив ломоть хлеба в сторону, я ограничился половиной миски варева. Желудок не вывернуло, и я решил, что теперь-то точно жить буду.

      Рыцарь  – а существо, по внешности ничем сейчас не отличающееся от человека и закованное в полный доспех, трудно называть иначе, даже если это вчерашний раб – вернулся уже за полночь. Видно, глубоко жреца закапывал, – подумал я. Но увидев, что он привел пятнистую собаку с обрубленным хвостом взамен убитого им пса, проникся уважением к демону.

      Когда измученный старик уснул, Ринхорт спросил:

      – И что теперь?

      – Что? – зевая, переспросил я.

      – Куда ты собираешься идти? Или решил всю жизнь помощником кладбищенского смотрителя работать?

      – Пока он не поправится, придется.

      – Не придется – набегут другие дарэйли. Следы остались. И тебе не жить, и старику.

      – И что бы нас в покое не оставить, зачем мы с дедом нужны вам? – равнодушно спросил я, но сон как рукой сняло: тут было от чего насторожился.

      – Теперь уже не «вам», а – им, – улыбнулся рыцарь. – Хотя бы затем, что ты освободил меня от рабства. Думаешь, они такое простят? Я уже не говорю о том, что убит Гончар.

      – Не понимаю, почему ты сам не освободился, Ринхорт. С твоей-то силищей!

      Он опустил голову.

      – Это невозможно, принц.

      – Я не принц! – с тихой яростью прошипел я.

      И как этот дарэйли меня вычислил? Одного жреческого ножа, с которым я не расставался по дурости, для этого мало, да и был он уже не в моих руках, иначе Ринхорт не напал бы на старика. Нож можно потерять и найти. А кольцо я спрятал. И, даже если Ринхорт его почуял, пусть докажет, что оно имеет ко мне какое-то отношение. У меня что, на лбу написано «Принц Ардонский»?

      Видимо, со злости вопрос этот был мной озвучен, потому как рыцарь ответил с язвительнейшей усмешкой:

      – А ты себя видел со стороны?

      Мстительный у него характер, оказывается. Запомним.

      Дарэйли повел рукой в воздухе и выловил из пустоты серебряную полированную пластину с ладонь величиной. Протянул мне с той же кривой ухмылкой:

      – На, полюбуйся.

      В зеркале отразилась физиономия незнакомого, почти взрослого парня – бледная, худая, злобно перекошенная. На высоких скулах горел лихорадочный румянец. Темно-серые глаза налились кровью, губы презрительно морщились, неровно обрезанные черные волосы торчали во все стороны, а у правого виска словно воткнули серое перо. Похоже на седую прядь. Но на лбу – никаких надписей, между прочим.

      – И что? – налюбовавшись на этого урода, я поднял глаза.

      Ринхорт нахмурился:

      – А ты не видишь?

      – Что я должен увидеть?

      – У тебя на лбу…

      Я почти зарычал:

      – Издеваешься?

      – Тихо, тихо, – он поднял ладонь, и усмешка мгновенно соскользнула с его лица, как ящерка с камня. – Старика разбудишь. Не знаю, почему ты не видишь, но у тебя между бровей есть пятно с ноготь величиной. Бледное, почти незаметное. Такое же, как было