Лунный князь. Беглец. Виктор Харп

Подлунья.

      Я помнил до мелочей мою жизнь в Нертаиле, перемежавшуюся с походами – император с младенчества брал нас с братом на очередную войну. Легко вспомнился язык, а ведь, если в Линнерилле я говорил на другом языке, должен остаться акцент.

      Смотритель изредка подходил, приносил воды. А поняв, что подобранный парень умирать не скоро соберется, вздохнул:

      – Раз не помер, выживешь, стало быть. Когда ел-то последний раз?

      Я промолчал, тщетно пытаясь вспомнить.

      Старик накрошил немного хлеба в кружку с оставшейся на дне водой.

      – Ешь. Много сразу нельзя.

      Я съел, и тут же меня вырвало.

      – Помрешь, стало быть, – пожал он плечами.

      Под вечер он вынес бадью с водой, остриг мне спутанный колтун волос, помог помыться. Под корками оказалось не так и много ран, зато множество синяков всех оттенков от желтого к фиолетовому. Порезы на ребрах уже затянулись, оставив белые шрамы. Я же не человек, на мне все заживает куда лучше, чем даже на собаке.

      В дом я вошел, опираясь на старика, но зато на своих ногах. Смотритель уложил меня на постель и напоил жиденькой похлебкой.

      – Как зовут-то тебя, мертвяк? – угрюмо спросил он.

      – Не помню.

      Он кинул острый и очень умный взгляд из-под седых бровей.

      – Ну, скажешь, как вспомнишь. А пока буду звать тебя Лостер. Внука моего так звали. Помер он. Сколько тебе лет?

      На этот раз лгать не пришлось:

      – Не знаю. А какой сейчас год?

      – Пять тысяч тридцать второй от спасения мира.

      Я ужаснулся. Мне семнадцать! Десять лет кто-то украл у моей памяти!

      – Переодеться бы тебе надо, Лостер. Тут кое-какая одежонка имеется, от прежнего паттера осталась. Ветхая, да все лучше, чем твое рванье. Примерь, – смотритель открыл сундук в углу, вытащил штаны и рубаху. А пока я одевался, он подошел к полке с горшками и вытащил тряпичный сверток. Развернул. На тряпице блеснул узорный металл. – Твое, парень?

      Я узнал мамино кольцо и жреческий нож с узорчатой рукоятью и узким лезвием, испещренным рунами. Наверняка старик вытащил их из моих лохмотьев. Глупо. Как все глупо!

      – Не мое. Подобрал я это, – сказал я. И совсем не лгал.

      Кольцо я поднял в святилище с горстки серебристого праха, оставшегося от матери, рассыпавшейся после того, как Ионт ударил ее этим ножом. Я вырвал его из груди брата, когда коронованный жрец, принеся и его в жертву, отвлекся. И не знаю, какая сила вошла в меня в тот миг, кто направил мою слабую мальчишескую руку, но она не дрогнула, полоснув императора по горлу. И я спасся. Бежал в древний Лабиринт Нертаиля, о котором ходили самые жуткие слухи.

      И там Тьма укрыла и поглотила меня.

      – Стало быть, подобрал… Кольцо императрицы Сеаны и ритуальный нож жреца Эйне, – глаза паттера под лохматыми бровями смешливо заблестели. Он показал на ком грязного рванья. – Твое счастье, что могильщики не поняли, из какой ткани сшита эта одежда. Я пытался сжечь ее, но она не горит. Ты побывал за Небесными Вратами, парень.

      Я