Мегамир. Юрий Никитин

цистерны брюшка, мощная толстая грудь размером с танк, огромная голова, где два фасеточных глаза занимают больше половины, страшная пасть, готовая мгновенно изжевать противника…

      Стрекоза вздрогнула крыльями еще раз, а Енисеева, вырвав из расщелины, закатило под сухой стебель. Еще и забросало щепочками, булыжниками, что в Большом Мире всего лишь песчинки. Стрекоза тут же сорвалась, как будто ею выстрелили, унеслась, а воздух еще долго ходил струями, волнами, воздуховоротами. Енисеева мягко толкало во все стороны, пыталось поставить хотя бы на четвереньки. Замелькали оживившиеся микроорганизмы, засуетились, всем надо успеть поживиться на крохотной турбуленции, в этом вся жизнь…

      В поле зрения появился почти не просвечивающийся силуэт, налился красками. У Дмитрия по-прежнему выпячена нижняя челюсть, пальцы безуспешно ищут рукоять десантного автомата, а глаза высматривают противника. Нет, живую силу противника.

      – Насчет микробов не трусь, – заверил он слегка нервно. – Из шприца окатят по дороге еще не раз! Пока не придумают что-то лучше. Понимаешь, нам надо, надо умываться по утрам и вечерам, как… ну, всякие там жучки и паучки.

      И здесь меня учат, подумал Енисеев. Администратор учил мирмекологии, жена учила жизни, городской транспорт – выживанию, коллеги – дипломатии, продавцы – смирению… Видимо, это и есть андропедия – наука о воспитании взрослого человека.

      Он осмотрелся по сторонам, стараясь поскорее вжиться в атмосферу этого мира. Итак, по стволам и стеблям ползают, прыгают, скачут гигантские существа. Листья не проламываются, не прорываются, но все-таки этот мир правильнее, богаче, настоящее, чем тот, где всем правит гравитация. Нелепо, но именно этот мир правильнее, естественнее. Правда, об этом говорить вслух нельзя, его и так считают немножко кукукнутым.

      На свисающем стебле, мимо которого прошли, сидит толстенькое, как винный бочонок, насекомое. Суставчатые усики ощупывают зеленое, разбитое на крупные ячейки поле. Под полупрозрачной кожей растения медленно струятся ясно видимые соки. Хлоропласты, творя фотосинтез, передвигаются по кругу, как заключенные на прогулке. Неопознанное насекомое без усилий вонзило длинный хоботок в мембрану клетки, Енисеев видел, как сок потек по этой трубочке, послушно и без усилий.

      За толстыми стволами мелькнуло длинное полосатое тело, шелестнули десятки спаренных ног. Над головой пронеслась эскадрилья жуков, а под землей чувствовалось движение гигантских животных.

      – Вот тебе Марс, вот и Венера, – бросил Дмитрий с нервным смешком. – Каждый будяк для нас стал деревом, а жучок или блошка – это слоны, коровы, медведи…

      – Ошибка, – бросил Енисеев на ходу.

      – Точно, – возразил Дмитрий. – Разуй глаза!

      Самоуверенность испытателя-десантника раздражала, как и его вздутые мускулы, выпяченная челюсть, картинная фигура. Енисеев сказал лекторским тоном:

      – А ты видел, чтобы на каждом дереве сидело по восемьдесят медведей, коров, страусов? На этом будяке, да и вон там – штук пятьсот