Потерянная. Гай Юлий Орловский

и передо мной открылось пшеничное поле. Высокие колосья с приятным шорохом шумят на ветру и клонят золотистые головы. Я провела рукой по желтому ковру и облегченно выдохнула – землю возделывают, значит помощь близко.

      Пришлось оставить спасительную тень и двинуться сквозь пшеницу. В прокаленном мареве пахнет соломой, в зарослях стрекочет то ли кузнечик, то ли еще кто-то. Воздух тяжелый и солнце палит, но душа ликует.

      Через каждые три шага холмики кротовых нор, слишком больших для обычных кротов. Приходится перепрыгивать, пока под ногами шмыгают  разжиревшие мыши.

      Впереди замаячили коренастые фигуры мужчин и женщин, я подошла ближе и присмотрелась.

      Те, что впереди – орудуют косами. Лезвия срезают тонкие стебли, оставляя у земли невысокие черенки. Другие следуют за ними на почтительном расстоянии, укладывают пшеницу аккуратными рядам и вяжут в снопы.

      – Точно, – прошептала я. – Как и думала. Фермеры. Добродушные фермеры.

      Вскинув ладони в приветственном жесте, я направилась к ним.

      Я глянула в глаза и прошептала одними губами:

      – Не беспокойся, я быстро учусь. Надеюсь.

      Он с тяжелым вздохом протер пальцами лоб, медленно развернулся и скрылся в проеме арки.

      Глава

      VII

      Воздух приятный, прохладный. Вероятно, сказывается близость водопада. Хотя, город слишком большой, чтобы освежаться таким способом. А вот толстые стены могут удерживают температуру.

      Уперев руку в бок, я глянула исподлобья на служанку. Уши вытянулись, кончики зашевелились, улавливая малейшее дуновение. Рэниаль все еще стоит со сцепленными пальцами и открыто разглядывает меня, часто хлопая пушистыми ресницами.

      Арум недовольно переступил копытами, в рубиновых глазах молчаливый укор – заставляете ждать меня, такого белого и блестящего, как вам не совестно, я есть хочу.

      Я погладила единорога по теплой морде и обратилась к Рэниаль:

      – Ну что. Давай, веди меня в покои.

      Служанка буквально подпрыгнула на месте, очнулась и всплеснула руками.

      – Извините, миледи, – затараторила она, – я просто никогда не видела… Вы такая… оригинальная. Извините мою дерзость. О, я просто не могу сдержать потрясения. Вы серая! О, простите, миледи.

      Я хихикнула про себя, белоухая прямо дрожит от собственной смелости. Слуг держат в ежовых рукавицах, вон, бедняжка, как заикается и трясется.

      Махнув рукой, я сдула волосину с лица.

      – Да не бойся, – проговорила я ободряюще. – Никто не узнает.

      Плечи белокожей расслабились, она выдохнула, но взгляд остался встревоженным, мало ли что у меня на уме. В груди запоздало потеплело – меня причислили к господам, иначе не тряслась бы так. Теперь слугам нужно гадать, что творится в моей господской голове.

      Рэниаль осторожно, боясь сделать лишнее движение, подошла к единорогу, погладила по блестящей морде. Тот довольно зафыркал, служанка осмелела и обхватила ладонями огромную голову.

      – Сейчас тебя покормят,