Отморозок Чан 1: Нет чести, нет цели, нет жалости. Исаак Вайнберг

в безвыходном положении и воспользоваться решил, мразь!?

      – Ладно, ладно! – поднял руки он. – Шестьсот?

      – За шестьсот батарейки уступить могу, а за пульт минимум штука!

      – Семьсот?

      – Восемьсот, плюс комбез какой-нибудь потеплей, и помыться мне оформишь.

      – Семьсот и все, что ты перечислил.

      Я сделал вид, что крепко задумался, хотя на самом деле находился в финальной стадии заключения лучшей сделки в моей жизни (не считая случаев, когда я забирал вещи под угрозой расправы), так как цена этому пульту – две сотки максимум, да и то, если он работает, в чем я сильно сомневаюсь.

      – Эх! – наконец махнул рукой я. – Ладно! В другой ситуации послал бы тебя нахер, но положение у меня безвыходное… По рукам!

      Торговец, тоже явно довольный сделкой, подобрал мне комбез, и подсказал как дойти до помывочной, добавив на неё ещё десять рублей сверх оговоренной суммы.

      Помывочные тут были самые обычные: деревянные надстройки у платформы, с установленными поверх бочками. Особо в них не понежишься – вода ледяная, но сейчас я был готов мыться даже в луже. В общем, через полчаса я вышел из помывочной чистый и довольный. Старый комбез я брезгливо выбросил на пути – отстирать его уже не получится, так пусть хоть крыс от станции отпугивает. Теперь на мне был надет чистый зелёный комбинезон, мои любимые тактические сапоги, которые я смог отмыть, ремень с набедренной кобурой, в которой отдыхал обрез, оперативная кобура, в которой висел «Дядя Толя», и чёрная разгрузка, которая всё же немного пованивала, но не выбрасывать же такую ценную вещь.

      Ещё немного подумав о своём потрясающем внешнем виде, я закатал рукава, чтобы все видели мои солидные армейские часы и охуенные накачанные предплечья, поставив тем самым точку в создании образа идеального мужика.

      Ну, теперь в бар! Жрать хочу – умираю.

      У бара меня встретил маленький попрошайка с грустными глазами. Он снова протянул ко мне свою тощую руку… В тот раз я был груб с ним, потому что у меня не было ни денег, ни еды, чтобы помочь ему, но в этот раз мне будет нечем оправдаться перед своей совестью. Я остановился рядом с ним, вынул из кармана пачку купюр и пересчитал. Несчастный взгляд мальчика излучал неуверенную надежду…

      – Пошёл нахуй! – грубо буркнул я и собирался было уйти, но тут приметил у мальца торчащую из кармана купюру. – Это что у тебя тут! Ух ты, червонец! А ну давай сюда! Дай сюда, сказал! То-то же! Маловат ты ещё для карманных денег! А теперь съебался отсюда! И чтобы не видел тебя у этого бара, сидишь тут, людям своей бедностью настроение портишь!

      Бар мало чем отличался от помещения, в котором обитал торговец: тесная комната, тоже мрачная, тоже обшитая ебучим линолеумом. Из отличий тут были: барная стойка, сколоченная из грубых необработанных досок. За ней стоит какая-то жируха, похожая на торговца, видимо его дочка, с ней разговаривает какая-то тощая пизда, видимо официантка. В помещении восемь пластиковых столов и по три пластиковых стула вокруг каждого из них. Стулья и столы разных цветов и форм, покрыты