Сквозь года. Николай Ильич Хмарин

где она – эта единственная и неповторимая? Раньше на такие слова матери Сергей обижался. Ему и в голову не приходило, что полюбит другую. Но сейчас та другая становилась неизбежностью. Сергей чувствовал правоту слов матери и потому говорил спокойно. В этот момент он вспомнил Свету, её письмо у него в кармане. Рука невольно потянулась, чтобы достать его, и Сергей был готов всё рассказать матери, но в последний момент передумал.

      – Сидим-болтаем, ты ведь голодный, наверное. Пойдём я тебя накормлю.

      Сергей с готовностью встал – вот теперь можно и подкрепиться.

      Отец, как и говорила мать, пришёл только к вечеру.

      Щёлкает дверной замок. Несколько секунд тишина. Сергей и мать притихли на кухне – у обоих на лицах застыли лукавые улыбки: заметит отец или нет сапоги и висящий на вешалке берет? Слышно, как отец быстро скидывает свои ботинки, торопливые шаги по коврику в коридоре – заметил и спешит.

      – Ага-а, раздаётся глухой бас Юрия Григорьевича.

      – Батя, – только и проговорил Сергей. Своими ручищами осторожно обнял отца за плечи, прижал к себе; тот почти на голову ниже, пытается поцеловать в щёку, тянется, Сергей наклоняется – обнялись…

      Юрий Григорьевич несколько раз хлопнул сына по спине.

      – Здоровый стал, молодец… Когда приехал?

      – Утром ещё, – улыбается Сергей и внимательно смотрит на отца. Он почти не изменился. Непривычно только видеть его в «гражданке». Тёмно-коричневый строгий костюм, белая рубашка с полосатым галстуком делали отца старше. Что бы там не говорили, а офицерская форма как-то молодила.

      Через несколько минут они уже за столом.

      – Ешь, сынок, ешь, – только и приговаривала мать.

      Юрий Григорьевич с гордостью смотрит на сына, орден и медаль разглядывал долго.

      – Вот как выходит, – вздохнул он, – перегнал ты меня, стало быть, такой молодой, а пороху уже успел понюхать.

      – Потом обо всём поговорите, – вмешивается мать, – дай поесть ребёнку.

      – Какой же я ребёнок, мам, – смеётся Сергей, и обнимая её за плечи, целует в щёку.

      – Ты для меня всю жизнь ребёнком будешь.

      – Это верно, – авторитетно подтвердил отец и опять своё, – перегнал…

      – Можно подумать, батя, ты меньше моего видел: всё-таки тридцать лет в армии.

      – Награды просто так не дают, значит, и смерти в глаза смотрел. А у меня что… Такое чувство, как в тылу отсидел.

      – Но ведь сейчас нет войны, не всем же…

      Отец задумался на несколько секунд, потом сказал:

      – Десять лет, считай, в Афганистане воевали. Теперь выводить начали войска, а что толку? Банды-то продолжают засылать. Не тем мы занимались эти годы. Основную тяжесть на себя взвалили. Разве это правильно? Обучать афганцев надо было, а не самим костьми ложиться.

      Сергей слушал отца и мысленно соглашался с ним. Но молчал. Не находил слов, чтобы выразить всю скопившуюся в нём горечь потерь.

      – Всё уже позади, мы вместе, наконец-то вместе. Вот теперь переведусь в этот институт из Москвы и