Албазинец. Алексей Воронков

в глубине двора молот. Подав условный сигнал, а это была трель, похожая на соловьиную, Петр стал с нетерпением ждать. Скоро скрипнула калитка, и следом показалось Любашкино лицо.

      – А мы к вам, – широко улыбнулся Петруха, показывая два ряда крепких молодых зубов.

      – Тише! – испуганно поднесла палец к губам Любаша. – Тятенька вчерась так меня лупил, так лупил, что я чуть было чувств не лишилась. Вот и Варьке из-за меня досталось.

      Петр выпучил глаза.

      – Это из-за того, что он на сеновале нас застал? – спросил он.

      – Ну да…

      – Так не будем больше туда лазать, – сказал Петр. – Мест, что ли, мало?

      Любаша покачала головой.

      – Тятенька сказал, что ежели еще раз увидит с тобой, – обоим нам не поздоровится. Так что уходи, Петя, уходи! Не надо, чтобы он нас снова увидел вместе.

      Петр в растерянности посмотрел на брата, а тот отвернул свою морду в сторону и ухмылялся.

      – Да никуда я не уйду! – неожиданно заявил Петр. – Ты думаешь, я твоего отца боюсь? Да плевал я! Знай, казаки никого не боятся. А ну давай, вызывай Варьку. Хочу брата Тимоху с ней познакомить.

      Однако брат был человеком стеснительным, несмотря на свою внешнюю браваду. Всегда губу-то поджимал, когда с ним заговаривала какая-нибудь девка. А то и покраснеть мог до самого пупа.

      – Да я… – заморгал глазами он, но голос Петра остановил его:

      – Цыц! Здесь я командую. Ну чо, Любашка, стоишь? Дуй за сестрой.

      Любаша, поддавшись Петрухиным уговорам, уже было хотела бежать за сестрой, но в этот момент раздался громкий свист, и следом из-за плетней показалась босоногая ватага, которой верховодил известный деревенский озорь Захарка Рыбаков.

      Это был кряжистый парешок, одетый в посконную рубаху навыпуск и закатанные до колен портки. Рыжая голова его была похожа на копешку сена. Раньше и Петра с Тимохой тятя также вот стриг. Наденет на голову горшок – и давай ножницами кромсать волосы вокруг головы. Но теперь они казацкие дети, а тем дозволено носить пышные шевелюры. Скоро, глядишь, и бороды отрастут. Но пока лишь пушок покрывал их розовые мальчишеские скулы.

      Слободские остановились поодаль и, лузгая семечки, стали этак нахально глазеть на чужаков. Братья сделали вид, что не замечают их.

      – Ну ты иди, Любаш, что встала? – сказал Петр, а у самого голос задрожал от волнения.

      – Еще чего! Вы ж тут же драться начнете.

      – Эй, мурло, а ну подь сюды! – неожиданно послышался Захаркин воинственный голос.

      Петр понял, что это он к нему обращается, но даже ухом не повел.

      – Вот телепень-то, стоит и шары пучит, а ничево не понимает, – возмутился Захарка. – Говорю тебе, подь сюды, иначе худо будет!

      – Не замай! – огрызнулся Петр, а тот уже разошелся.

      И так его заденет, и этак. И тогда Петр не выдержал. Ну разве стерпишь, когда тебя оскорбляют в присутствии твоей девки? Он повернулся и, помахивая ослопиной, пошел на обидчика.

      – Ну, чо тебе надобно от меня? – подойдя вплотную к Захарке, спросил