Тяжелые сны. Федор Сологуб

а теперь нет выхода, я точно перед стеною. Пусть вы меня не любите, все равно, спасите меня! Пожалейте меня, приласкайте меня!

      – Вы безумны, Клавдия Александровна. И что вам из того, если и я заражусь вашим безумством? Клавдия вдруг вся зарделась. Сказала:

      – Я знаю, вы говорите это потому, что уже любите… Нюточку.

      – Я? Анну Максимовну? О нет… едва ли… Но почему…

      – Да, вы этого и сами, может быть, не знаете, а она вас пленила быстрыми глазками, умными речами из книжек и деланою простотою – кокетством простоты.

      Логин слегка засмеялся:

      – Вот уж, кажется, в ком нет кокетства!

      – Не спорьте. Это дразнит ваше нечистое воображение, – босые ножки богатой барышни на пыльных дорогах. Эта перехватившая через край простота, то, что никто и нигде не делает, – как же, то заманчиво, любопытно!

      – Вы несправедливы.

      – Я думала, вы оригинальнее. Увлечься девочкой, пустою, как моя ладонь, и сладкою, как миндальный пряник, за то только, что ее полупомешанный отец начинил ее идеями, – вряд ли она хорошо их понимает, – и за то, что он приучил ее не бояться росистой травы!

      – Максим Иванович – умный человек.

      – Ах, пусть он чудо по уму! Но послушайте, я красивее Анютки и смелее ее. И что в ней хорошего! Все в ней обыкновенно – здоровая деревенская девица.

      – В ней есть настоящая спасающая смелость, – горячо сказал Логин, – а не та раздраженная и бессильная дерзость, которая крикливо говорит в вас.

      – Что вы говорите! Я смелее ее и не побоюсь того, что испугает Нюту. Вот, хотите? Я приду к вам, я…

      – Вы красавица, и вы смелая, – перебил ее Логин. – Вы, может быть, правы – я, может быть, люблю ее, да и вы… вы тоже любите кого-то.

      – Да?

      – Вам пора любить. Идите к нему с этою жгучею страстью.

      – Вы разве не знаете, что женщины не прощают того, что вы сделали теперь?

      – Я дал вам добрый совет, но… Если бы вам понадобилась грубая подделка под любовь…

      Клавдия стояла у выхода из беседки и надевала перчатки. Глаза ее и Логина встретились. На лице Клавдии отразилась безумная ненависть. Она быстро вышла из беседки.

      Глава восьмая

      Около четырех часов дня Логин сидел в гостиной предводителя дворянства Дубицкого. Хозяин, тучный, высокий старик в военном сюртуке, – отставной генерал-майор, – благосклонно и важно посматривал на гостя и грузно придавливал пружины широкого дивана.

      Здесь все строго и чинно. Тяжелая мебель расставлена у стен в безукоризненном порядке. Все блещет чистотою совершенно военною: паркетный пол гладок, как зеркало, и на нем ни одной пылинки; лак на мебели и позолота на карнизах стен как только что наведенные; медь и бронза словно сейчас только отчищены. В квартире торжественная тишина. Двери повсюду настежь. У Дубицкого много детей, но ни малейшего шороха сюда не доносится, разве только изредка прошелестят где-то недалеко осторожные шаги.

      Логину тяжело говорить о деле, для которого он пришел. Знает, что надо сказать приятное