Ночь огня. Решад Нури Гюнтекин

в тот день мы обязательно наломали бы дров. Но тут послышались шаги Стематулы и Еленицы, которые наконец-то пришли к согласию. Я быстро отпустил Рину, отступил на несколько шагов назад и с серьезным выражением лица остановился в ожидании.

      Стематула была расстроена и казалась напуганной. Вероятно, она ожидала от меня упреков и боялась, что ее прогонят.

      С серьезностью судьи, готового обвинить обеих, я приступил к делу:

      – Как вам не стыдно… Взрослые барышни, а дуетесь друг на друга, точно дети… Одна дразнит другую, та отвечает обидными словами… Я не понял, что сказала Стематула, но по всему ясно, какое-то оскорбление, гадость… Такая нелепая ссора, я даже не знаю, что сказать. Мне жаль вас.

      Я и правда не знал, что сказать. Примирение началось успешно, но завершить его никак не удавалось.

      – Обе ждите меня здесь, – сказал я жестким, приказным тоном и быстро удалился в свою комнату.

      Перерывая шкаф в поисках необходимого, я то и дело прислушивался к тому, что происходит снаружи.

      Но из прихожей не доносилось ни звука. Девушки, вероятно, со страхом и любопытством ждали моего решения.

      Придав лицу серьезное, но все же гораздо более приятное выражение, я вновь открыл дверь, держа в руках несколько безделушек.

      – Все три, подойдите-ка к этому столу. Что вы стоите, словно не поняли?

      Со страхом, опустив глаза, девушки подошли к столу. Я положил по шелковому платку перед Риной и Стематулой, а перед Еленицей поставил бутылочку с одеколоном.

      – Это подарки в честь вашего примирения. Возьмите их и немедленно помиритесь, чтобы я видел…

      Движущей силой нищего церковного квартала была страсть к вещам, ничего сильнее не существовало. Все, вплоть до ребятишек, играющих на улице, тряслись над своим добром, даже самой ненужной мелочью вроде грошового албанского перочинного ножа или жестяной банки. Иногда в квартале происходили ссоры и драки, и причиной этого почти всегда становилось имущество.

      Порой из какой-нибудь лачуги доносились истошные вопли и стоны.

      Через некоторое время становилось известно, что какая-нибудь девушка из тех, что по вечерам прогуливаются рука об руку на площади, вскоре отправится в село или окажется навеки заперта в жалкой лачуге или лавчонке. А все потому, что бедняжку обманули: она польстилась на три аршина ткани или туфли с блестящими пряжками.

      По наивности я полагал, что нашел гениальный способ примирения. Общая ценность этих вещей не превышала одного блестящего меджидие, но для трех бедных девушек они имели огромную ценность.

      Рина и Стематула сложат свои шелковые платки и, поглаживая, запрут их в глубине сундуков, чтобы вынимать лишь по случаю большого церковного праздника или в день свадьбы.

      Еленица много месяцев, а может и лет, будет расходовать одеколон по капельке, а потом обернет бутылочку из искусственного хрусталя лентами и поставит у зеркала как украшение.

      Стематула и Рина продолжали хмуриться, но украдкой внимательно разглядывали вещицы на столе.

      Я топнул ногой, словно