С волками жить. Стивен Райт

параноик.

      – Осторожный, чувырла, я осторожный.

      – Так параноишь под старость, что ни хуя уже не помнишь.

      Но он ее больше и не слушал; у него в зубах была трубка, и он сосал черенок, как утопающий. Сквозь окутавший дым на ней несдвигаемо остановился один безразличный глаз, какую бы позу ни приняла она, какое предательство ее лицо б ни явило. Он выгнул бровь и произнес:

      – Надевай форму.

      – Ох нет, прошу тебя.

      – Давай, детка, папочке нужна нянечка. Очень.

      – О как? Ну так и мне тоже. Меня кто нянчить будет?

      – Ой, ну пожалуйста, пожалуйста, так больно. – Он катался, стиснув руки между ног непристойной пародией боли.

      Она подошла к чулану, порылась в куче одежды.

      – Я это делаю, – бормотала она. – Я по правде это делаю. – Она вступила в мятое белое платье, повозилась с пуговицами.

      – Нет, идиотка, не тут, черт. В ванной. Потом войдешь уже одетая. Как на обходе, помнишь?

      – Есусе, блядь, Христе.

      Он принял образцовую позу пациента. Сомкнул веки и наблюдал у себя внутри за тонким лучом лазерной энергии, что, как указка, обследовал его нутро, приостанавливаясь высветить господствующие органы, каждый в свою очередь играл собственную отдельную песню. Когда рубиновая палочка коснулась заскорузлой поверхности его сердца, глаза самопроизвольно раскрылись – и над ним стояла Мисс Ангельский Тортик, дежурная нянечка, и с состраданием взирала на него. Голова его приподнялась с подушки.

      – Стетоскоп, – закричал он. – Неужели ты забыла этот долбаный стетоскоп?!

      – Извини, – бормоча, она вышла.

      Мгновение спустя, экипированная, как должно, вернулась.

      – Итак, Мистер Компакт, на что жалуетесь? – Он показал. – Ох какая гадкая опухоль. Болит?

      Он кивнул.

      – Ну, сейчас посмотрим, что можно сделать, чтобы уменьшить опухоль и облегчить боль.

      Она помнила, чем все закончилось после того, как умолила его наконец прекратить, и помнила, как сорвала с себя эту ненавистную форму, и все это было до сейчас и чуда потолка в трещинах, которое она обостренно созерцала за часом час, он тлел, напряженность его освещения наверняка, однако неощутимо увеличивалась под ее присмотром, она воображала, как некая усохшая старая рука регулирует спрятанный реостат, а потом – вдруг – осознала значение этого чарующего явления.

      – Это сегодня или вчера? – спросила она.

      – А теперь ты что за хрень несешь?

      – Дни. Дни наших жизней.

      – Ни капли смысла. Вообще. На самом деле в тебе ни понюшки смысла не было с тех пор, как я тебя встретил.

      – Ага, ну – валяй, покажи тебе грязь – ты и захрюкаешь. Какое тебе дело?

      – Мне беседовать нравится, знаешь. Я наслаждаюсь доброй беседой. Но мне в ответ должно поступать такое, что я могу понять.

      – По зубам.

      – Еще б. – Он скатился с матраса и на пол, где принялся выполнять череду отжиманий с выгнутой спиной. – Думал тут, – сопел он, – раздобыть себе… парочку… хороших… наручников.

      Она отвернулась, лицом к окнам, к наступающему свету.

      – Сама