Маркетта. Дневник проститутки. Умберто Нотари

каждом его посещении. Его мания объясняется одной историей, которую я слыхала от своих подруг.

      Согласно этой истории, наш генерал, будучи еще только капитаном в Пьемонте, был охвачен безумной страстью к одной принцессе, тогда еще девушке, страстью, которая нередко разбивает человеческую жизнь.

      Эта любовь, быть может, потому, что на нее не отвечали взаимностью, не уменьшалась с годами, но превратилась в нечто вроде культа, а затем и в манию.

      Когда генерал, который остался неженатым, вышел по выслуге лет в отставку, он поселился в том городе, где проживала принцесса, ныне уже тоже не молодая, и отправлялся каждый вечер гулять под окном ее квартиры, ожидая там целыми часами, как пятнадцатилетний влюбленный.

      Это, конечно, скоро заметили, и генерал, изгнанный из круга принцессы за свое безумие, которого он скрыть не умел и тем давал повод к игривым комментариям, был удален из города.

      Он попал в Милан и, как все расслабленные и вырождающиеся личности, свел знакомство с мадам Адель, которую я считаю величайшим специалистом в половой патологии. Теперь я могу перейти к моей роли.

      Разодетая наподобие символической Италии на какой-нибудь патриотической олеографии, в большой мантии белого и красного цветов, с диадемой на голове и голыми руками, я вхожу в сопровождении подруги, изображающей фрейлину, в особую гостиную, где, развалившись в кресле, генерал в ожидании читает газеты. Я медленно гуляю по гостиной и спрашиваю у своей фрейлины, достаточно громко, чтобы быть услышанной старичком:

      – Кто этот господин?

      – Не знаю, Ваше Высочество.

      – Заметила ли ты, какие у него большие лучистые глаза и какой яркий свет льется из них?

      Генерал отрывается от газеты и начинает прислушиваться.

      Я продолжаю расхаживать по гостиной.

      – Вы правы, Ваше Высочество, – говорит мне фрейлина в тот момент, когда мы проходим возле него, – таких красивых глаз я в жизни не видела. Они меня очаровывают!

      Легкий румянец покрывает тощие щеки генерала, который кажется исполненным беспредельной благодарности. Он слегка волнуется, словно подыскивая слова и не смея заговорить со мной.

      Тут я роняю платок; он стремительно бросается к нему, поднимает и, совершенно растерявшись, протягивает его мне:

      – Ваше Высочество!..

      Я принимаю платок, смотрю на него, как гипнотизер, не спуская глаз, и наконец чувствую, как его дрожащая рука удерживает и робко сжимает мою.

      В этот момент моя подруга оставляет нас одних; я также делаю вид, будто собираюсь уходить, а он, как умоляющей ребенок, произносит:

      – Почему вы не останетесь?

      – Ваши глаза меня смущают, – лепечу я.

      Он усаживает меня с необычайной, сверхчеловеческой почтительностью, затем берет руками мою голову и с бесконечной нежностью, нежностью матери, убаюкивающей свое дитя, прижимает ее к своей груди, и я слышу шумные удары его сердца.

      – Пустите меня… – кричу я, словно растерявшись.

      – Скажите мне, что вы меня любите!

      Он