Название | Сети города. Люди. Технологии. Власти |
---|---|
Автор произведения | Коллектив авторов |
Жанр | Прочая образовательная литература |
Серия | Studia Urbanica |
Издательство | Прочая образовательная литература |
Год выпуска | 2021 |
isbn | 9785444816448 |
Третий способ отстаивания горожанами своих интересов и самостоятельности связан с развитием правовых и политических инструментов защиты интересов и свобод жителей города[56]. Десятилетие назад Курт Айвсон обозначил принцип цифровой власти: она сосредоточивается в руках тех групп или структур, которые формируют и утверждают нормативный контекст производства и использования данных: цели и механизмы их создания[57], а также способы их использования. В этой логике одни и те же данные могут использоваться во благо и во зло. Горожане могут заставить данные работать на себя, если на политическом уровне отстоят свое право определять цели сбора данных и контролировать их использование. Если же контроль над данными полностью или частично невозможен, горожане могут потребовать ограничить их производство, как это произошло в 2019 году в Сан-Франциско, где использование систем распознавания лиц городскими структурами, включая правоохранительные органы и транспортные службы, было законодательно ограничено[58]. Принятие запрета рассматривалось как победа горожан и доказательство того, что «системы наблюдения несовместимы с демократией, а жители должны иметь возможность выражать свою позицию»[59].
Признание горожан самостоятельной действующей силой ставит вопрос о том, кто именно действует в городе, пронизанном технологиями. До недавнего времени ответ теорий умного/цифрового/сетевого города был достаточно очевиден: участником городской жизни является отдельный человек, неважно, признается ли она/он киборгом – гибридом человека и технологий – или биологическим существом[60]. Воплощением отдельности был «человек мобильный» – пользователь сотового телефона[61], навигатора, планшета, других персонализированных устройств, игрок в различные городские игры[62]. Предполагалось, что «человек мобильный» получил относительную свободу от пространства, ведь портативные устройства освободили своих владельцев от проводов, ограничивавших их перемещения, заменив жизнь «у телефона или компьютера» жизнью «с телефоном или компьютером». Максимально приспособленные под интересы своего владельца функциями, настройками, декором, хранимой информацией, гаджеты и девайсы укрепляли значимость отдельного человека и повышали ценность частной жизни и приватности[63]: «Мобильные телефоны позволяют своим пользователям
54
55
56
Об одном из таких кейсов см. главу Ренира Гамбарато «Трансмедийный сторителлинг, пространство города и опыт участия: „Большой британский жилищный скандал“» в Разделе 5 этой монографии.
57
58
См.:
59
60
См.:
61
См., например:
62
63
Исследователи цифрового города развивали идеи Реймонда Вильямса о мобильной приватизации, созданной для описания эффектов телевидения. Мобильная приватизация – возможность наблюдать за миром (быть подвижным), находясь в уютном и защищенном пространстве дома. См.: