Разоблачение Клаудии. Дэниел Киз

за домом, я припарковался, как Клаудия и просила, у черного хода. Стоял самый разгар дня, но на улице не было ни души, и я занервничал. Странное чувство – испытывать страх посреди белого дня. Прежде чем выйти, я внимательно огляделся, запер машину и торопливо зашагал к дверям Клаудии.

      Она увидела меня в окно. Открыла дверь, чтобы впустить, и на пол вдруг с грохотом что-то упало.

      Я чуть было не подпрыгнул со страху.

      – Ох, черт! – воскликнула она. – Совсем про него забыла…

      Клаудия наклонилась и подняла огромный мясницкий тесак.

      – Это еще зачем?! – воскликнул я и попятился, во всех красках представив, как она вонзает клинок мне в грудь.

      Клаудия удивленно захлопала глазами.

      – Я втыкаю его в щель над дверью: если ночью вдруг вломятся, он упадет и разбудит меня. Эту квартиру уже три раза обворовывали. Я живу одна, и мне очень страшно. Вот и пытаюсь, как могу, обезопаситься.

      Глубоко вдохнув несколько раз, я взял себя в руки и зашел в дом, Клаудия заперла замок и воткнула нож на место.

      – Располагайтесь пока, – сказала она. – А я на минутку загляну в ванную.

      Квартира была однокомнатной, кухонную зону отделяли от спальни и гостиной два шкафа, набитые всякой всячиной: косметикой, шампунями, витаминами, консервами. Пахло ароматным тальком и духами. На комоде висела яркая открытка с толстой жабой и надписью: «Если с утра съесть лягушку, остаток дня обещает быть чудесным».

      Слава богу, у этой женщины есть чувство юмора!

      Я сдвинул лежащую на диване кипу старых газет со счетами, чтобы освободить себе место, на подлокотник кресла-качалки положил диктофон.

      Увидев технику, Клаудия заметно помрачнела.

      – Это еще зачем?

      – Я всегда работаю с диктофоном. Чтобы иметь потом возможность прослушать наш разговор и убедиться, что я все понял верно.

      – Ясно… – протянула она, села в кресло и слишком сильно его качнула. – Я такие штуки не люблю.

      Я схватил диктофон, пока тот не упал, и переложил рядом с собой на диван.

      – Вы скоро про него забудете.

      – Вряд ли. – Она заметно напряглась и заставила себя расслабиться. – Впрочем, приступайте.

      – Прежде всего я хотел бы побольше узнать про вас. Расскажите о своем детстве. Как вы росли, в каком окружении?

      Клаудия покачала головой.

      – Не помню. Детство у меня было несчастным – худшие годы в моей жизни.

      Я хотел спросить почему, но, увидев слезы у нее на глазах, промолчал.

      Она принялась рассказывать про свой арест, про следствие, про тюрьму, и я вдруг понял, что не я, а Клаудия искусно управляет ходом интервью.

      Когда я вернулся и прослушал кассету, то обнаружил, что за три часа Клаудия не рассказала ровным счетом ничего нового – я и сам уже знал все подробности ее истории из газет.

      Наверное, в тот момент мне стоило отказаться от работы. Однако история про убийства в Огайо семьдесят восьмого года уже крепко засела у меня в голове, и мне не терпелось понять,